Эписодии одного Армагеддона
Игорь Ткаченко
Книга писателя-фантаста Игоря Анатольевича Ткаченко «Эписодии Одного Армагеддона» наверняка придётся по вкусу самым требовательным и искушённым любителям этого жанра. Во-первых, она написана прекрасным литературным языком. Во-вторых, свой захватывающий и весьма интересный сюжет автор проработал, что называется «от и до». Ну, и в-третьих, ничего подобного Вы, уважаемый читатель, ещё не читали. Среди множества самых невероятных миров, от Парадизбурга до таинственного Заветного Города, от Дремадора до милого сердцу и слуху Нового Армагеддона – всюду идёт война. Всех со всеми и всех с изродами. Где вчерашний друг может ударить в спину, а сегодняшний враг будет завтра защищать твою спину. Кому суждено здесь уцелеть, а кто падёт – кто знает… Да и упасть здесь можно всяко – можно, как собака, позорно и потеряв лицо. А можно и так, что даже смерть посчитает за честь оставить тебя в покое. Как уцелеть в мельтешении этого калейдоскопа, как отыскать то, или ту, которую так долго ищешь? Да и реален ли вообще этот Калейдоскоп?..
Игорь Ткаченко
Эписодии одного Армагеддона
Ни по земле, ни по воде не
найдешь ты пути к гиперборейцам.
Пиндар.
И я вернусь домой: со щитом или,
может быть, на щите.
Виктор Цой.
ПАРОД
На столе передо мной лежит старенький калейдоскоп, потрепанная колода карт, которые я никак не соберусь пересчитать, чтобы понять, какой не хватает, и два зеркала по обе стороны оплывшей свечи в позеленевшем от времени подсвечнике.
Из окна мне видно, как во дворе под раскидистой шелковицей Вероника лакомится спелыми ягодами. Встает на цыпочки, тянется руками к ветвям, и легкое в горошек платье взлетает, высоко обнажая загорелые стройные ноги. Вероника смеется и одергивает платье. Знает, что я за ней наблюдаю. Почему-то она всегда знает, когда я на нее смотрю.
Ну вот, собственно, все понятное на этом заканчивается.
Дальше понятней не станет, поэтому давайте договоримся сразу: глупых вопросов не задавать, а на умные я и сам был бы рад услышать ответ.
На все неизбежные «почему-как-откуда» могу лишь невразумительно буркнуть: «потому что-так-отсюда».
Не спрашивай у калейдоскопа: почему?
Спроси у того, кто его вертит.
Не спрашивай у изменчивых облаков: почему собака и зачем верблюд?
Спроси у ветра.
Не спрашивай у колоды карт: откуда шестерка, если я хотел туза?
Спроси у того, кто тасовал колоду, если только он не шулер.
Согласен, можно было применить известную уловку: обозвать эти листки «рукописью, найденной на помойке, под кроватью, присланной неизвестным самоубийцей или сброшенной с вертолета, рассыпавшейся и сложенной вашим покорным слугой так, как сложилось». То есть всяческими испытанными способами откреститься и встать в сторонке, оставив, тем не менее, свое имя на титульном листе.
Но зачем?
Да и не о том я.
Я записал это сам. Если быть точным, то начал записывать я, а заканчивал совсем другой человек, какой получился из меня, пока я это записывал.
Вот еще: не буду делать стыдливой оговорки, что все действующие лица, ситуации и учреждения вымышлены. Это не так.
А вот никакого наукообразного обоснования я не знаю и придумывать не стал.
Почему узор в калейдоскопе сложился так, а не иначе?
Есть ли вообще какой-то смысл в этом узоре, а если есть, то кто его знает?
Почему один раз пасьянс сходится, а потом, сколько ни бейся, – никакого толку?
Почему за полчаса до встречи с тем, кого не видел года два и думать забыл о его существовании, он вдруг вспоминается? Или, оказавшись в совершенно незнакомом месте, ловишь себя на мысли, что здесь уже когда-то, очень давно, бывал? А, войдя в собственную комнату, вдруг не можешь ее узнать.
Да, а чья это, собственно, физиономия в зеркале по утрам? Моя?
Позвольте, а откуда борода и усы?
Нет, нет и нет! Вынужден вас огорчить. Мое психическое состояние на известной шкале занимает среднее положение между двумя пограничными – шизофренией и маниакально-депрессивным психозом. То есть я, как надеюсь, и вы, совершенно нормален, о