Девочка Грусть

Люди птиц из клеток выпускали, чтоб самим свободными стать. (В. Высоцкий)

мне и мир без тебя…

время не сможет ни вылечить, ни спасти —

только внушить нам иллюзию дня и ночи.

ты говоришь, что мне рано ещё грустить,

я говорю, что случилось грустить досрочно.

время – лишь счетчик минут, обещаний, встреч…

в сущности – мы назначаем друг другу сроки,

ты говоришь, что не хочешь меня обжечь,

я говорю, что твои не страшны ожоги.

вот и зима на пороге, и новый круг

замкнут не нами, а теми, кто в нас не верит.

ты говоришь, что пора улетать на юг,

я говорю, что со мной ты теряешь время.

так и живём, разрывая календари…

время нам мстит, ибо «здесь и сейчас» нарушив,

ты говоришь – будут новые январи…

я говорю – мне и мир без тебя…

не нужен…

Закрываю глаза и шепчу…

У меня – тёплый вечер, коты и сплин,

Бьётся осень в окно как птица.

Закрываю глаза и шепчу: «Аминь.»

Да поможет мне Бог… смириться.

Да помогут тебе все дожди, ветра,

Все небесно-земные силы

Не познать одиночества, октября,

И осенней хандры, дождливой.

У меня – постоянство, скелет в шкафу,

Томик Бродского, плед и кресло.

А октябрь роняет всю ночь листву,

Да поможет мне Бог… воскреснуть.

Да помогут тебе не сойти с пути

Все светила в огромном небе.

Осыпая октябрьским конфетти,

Вместо пепла, дороги эти.

У меня – листопад, и лишь ты один

На душе, за печалью книжной.

Закрываю глаза и шепчу: «Аминь.»

Да поможет тебе Всевышний…

Так или иначе…

Судьба связала хитрые узлы.

А может просто стала я другая?

Но всё, что я любила, догорая,

Рассыпалось частичками золы.

Остались в небе наши журавли,

А мы синиц не выпустим из клеток.

Судьба навяжет шапочек, пинеток,

А время пролистает феврали.

Мы будем зимовать из года в год

Под крышами высоких серых зданий.

И тайно любоваться журавлями,

Устав от рук и прочих несвобод.

Судьба всё так же вяжет и прядёт,

Укутывая шарфами надежды,

Но мы мечтаем снять с себя одежды,

Как будто оперение не в счёт.

А может просто стала я собой?

Но так или иначе – несмышлёной,

Забытой богом, им же – не прощённой

За свой полёт, небесно-голубой.

Судьба подарит свитер шерстяной.

Под ним, в груди, от глаз чужих, я спрячу

Свою печаль, но так или иначе —

Останусь птицей чьей-нибудь ручной.

Мы молимся иконам и ночам

Мы молимся иконам и ночам,

И носим украшением на шее

Объятья нелюбимых, как трофеи,

И бусики с осколками сердец.

Но, дрожью, чьи-то руки – по плечам,

А губы – лепестками орхидеи,

Когда душа сжимается и млеет,

Как только что родившийся птенец.

И мы до неприличия честны,

А мы до невесомости крылаты.

Нам хочется нырнуть в прибой закатов,

И высыпать из всех часов песок.

Объятья нелюбимых так длинны!

И сдавливают горло, как канаты,

Но чьи-то руки, искренни и святы

Их рубят, как наточенный клинок.

Мы молимся иконам и ночам,

И пьём до дна вино чужих предательств.

И больно в сердце – пули доказательств

Того, что не могли никак принять.

Но даже нас – однажды приручат,

Стерев с души запреты и печати.

Руками безупречной благодати

Прижмут, согреют и освободят.

Я всем скажу…

Я всем скажу, что ты не виноват —

ни в том, что я пишу строкой, как в прозе,

ни в том, что листопады в эту осень,

в стихах моих, унынием грешат…

Я всем скажу, что ты не виноват.

Я всем скажу, что я мертва для чувств,

как этот город мёртв для нас обоих.

И, памятью, он нас в себе покоит,

запомнив наши письма наизусть…

Я всем скажу, что я мертва для чувств.

Но в эту осень будет нам тепло —

моя любовь тебе дарует силы.

Я всем скажу, что я тебя любила,

люблю и буду – искренне, светло.

И в эту осень будет нам тепло.

Но если спросят, был ли ты моим,

признаюсь честно – нет, нас было двое,

добавив вдруг, что этого ты стоил,

в реальности моей неповторим…

И никогда не будешь ты моим.

Я всем скажу, что ты почти что свят —

не для небес, а для меня, хотя бы.

И в том, что я – душевно стала слабой,

ты тоже ни на миг не вин