Присцилла из Александрии

Морис Магр

Женские лики – символы веков

Морис Магр (1877–1941) – французский поэт, романист, драматург, эссеист; сын адвоката и известной журналистки, странная жизнь которого больше похожа на некий эзотерический эксперимент. В 1890 г. оказавшись в Париже, Магр сразу окунулся в атмосферу декаданса, секса и опиума. Намереваясь стать литератором, он ведет богемную жизнь, общается с анархистами, курит опиум, в котором видит врата к иной, метафизической реальности. Уже первой своей книгой стихов «Песнь людей» (1898) Магр снискал громкий успех. До 1913 г. вышли еще три книги его стихов – прозу Магр стал писать много позже. Но именно в романах проявился его неподражаемый стиль – причудливое смешение истории, тайного знания, поэзии, оккультизма, легенд, черной магии, галлюцинаций и иронии.

Роман «Присцилла из Александрии», публикуемый в этом томе, воссоздает своеобразную атмосферу общей картины жизни Александрии V в. н. э. А главные персонажи произведения являются носителями специфического круга религиозных идей и представлений эпохи заходящего эллинизма. Такова и Присцилла, через христианское презрение плоти и земного мира пришедшая к их радостному утверждению.

Морис Магр

Присцилла из Александрии

Глава I

Присцилла, это ты, Присцилла…

Все улицы, спускающиеся к старой гавани Киботос, были полны сильным шумом. То был глухой топот, крики разъяренной толпы.

Присцилла, игравшая со своим братом Марком, остановилась; она подумала, что море, разбиваясь в бурные ночи об утесы острова Фарос, производило меньше шума.

Вдруг она увидала, как захлопнулись две громадные половины массивных кедровых ворот дворца, которые слуги поспешно запирали.

– Демоны! Демоны пришли! – крикнул кто-то.

Тотчас же со стороны внутреннего двора раздался отчаянный вой, который затем превратился в размеренную и ужасную жалобу; казалось, что эта жалоба исходит из пасти животного, а не из человеческого горла.

Присцилла высунулась из окна и заметила рабыню, по имени Маммоа, ползавшую на четвереньках по мозаичным плитам с животным выражением лица. Это была фригиянка, прославившаяся аскетизмом и христианской строгостью своей жизни. О ней ходила молва, что она узрела однажды Деву Марию; но достаточно было ей услышать слово «демон», как с ней приключались странные припадки, во время которых ее голос терял всякое человеческое подобие, точно и в самом деле в нее вселялся демон.

Марк разразился идиотским смехом и прижался к сестре, касаясь ее руки и плеча, как он это делал всегда. На этот раз Присцилла не оттолкнула его. На лестнице раздались шаги.

– Выбросите пики в окно, – приказал чей-то голос.

Дверь открылась, и Присцилла увидела на пороге своего деда. Он притворялся спокойным, и насмешливая улыбка застыла на его губах. Он поднял правую руку и помахал ею как бы для того, чтобы ободрить своего дрожащего сына и нескольких слуг, которые ожидали его приказаний в вестибюле и на ступенях мраморной лестницы. У него был вид человека, желающего сказать: «Видали мы и не таких!»

Старому Диодору во время царствования императора Юлиана было двадцать лет; он любил повторять, что видал и не таких, и это было правдой. Языческая чернь его не устрашала. В Гамафе, в Сирии, он разогнал ударами палки процессию обнаженных жриц, которые пытались под звуки тамбуринов захватить церковь Эпифании, чтобы водрузить там статую Бахуса. Он едва не был побит камнями приспешниками епископа Георгия Каппадокийского. В царствование Феодосия он содействовал разрушению храма Сераписа. Не испугали его и крики ненависти проституток из Ракотиса и воров из квартала бальзамировщиков. Совершенно напрасно было доставать оружие и запирать ворота. Наоборот, следовало открыть их настежь… Он появится на пороге, и толпа разбежится под его взглядом…

Диодор-сын схватил его за руку и стиснул ее. Унаследовав от своего отца благочестие, он не имел ни его силы, ни его мужества.

– Боже мой! Боже мой! Нужно быть осторожным ради моих детей…

Старый Диодор пожал плечами.

– Спрячь их в погреб, если ты боишься.

И он спустился