Глава первая

которая начинается с прочтения прекрасных стихов, а заканчивается ужасной прозой

Снег под колёсами хрустел, повозка покачивалась, скрепя старыми рессорами. Из дымки выплывали всё новые и новые барашки облаков, а позёмка так и кружила над подсохшим разнотравьем, не успевшим поникнуть и спрятаться под первым октябрьским снежком.

Пристяжная, молоденькая гнедая кобылка, порой бежала медленно, почти не натягивая постромок, за это кучер Фролка то и дело охаживал её кнутом и ругался бранными словами. Потом, как бы опомнившись, начинал быстро-быстро креститься, прося прощения у господа за своё неуместное сквернословье.

Когда Фролка не бранился и не воздавал мольбы, он напевал унылую песню о милой, о горькой судьбинушке, да о добром и верном коне. А ещё кучер то и дело чихал, сморкался в поношенную и истёртую до дыр рукавицу, ругал свою хворь и непутёвую жёнку Лукерью за то, что та намедни постирала его рубаху и порты. Постирала поутру, а Фролке нужно было срочно идти до соседа. Из-за глупой бабы пришлось надевать одёжу непросохшей, и вот результат: именно из-за неё, из-за Лукерьи, Фролка, по его словам, и подхватил эту проклятущую простуду. А ему нынче болезни не к месту, у него вон ещё сколько намечено важных дел на нынешний вечер.

Какие у Фрола были запланированы дела, Алёша не знал, но судя по сизому носу и отёкшим глазкам возницы, все свои вечера он проводил в ближайшем придорожном шинке. И Алёша был уверен, что его внезапная простуда и сегодня этому не помешает. Возница в драном тулупе и лаптях с первой минуты их знакомства Алёше не показался, но выбора не было, никто кроме этого плюгавенького забулдыги не пожёлал ехать на станцию на ночь глядя.

При других обстоятельствах ситуация могла бы позабавить молодого путника, но сегодня Алёшу всё только раздражало: матерящийся Фролка с его непутевой жёнкой, его фальшивое пение, но, больше всего, то и дело залетающий за полог снег. Алёша злился, кутался в воротник, раз за разом, снимал с руки перчатку, чтобы послюнявить палец и перевернуть ещё одну страничку Софьиного подарка – потрёпанного и затёртого до дыр томика Верле?на[1 - Поль Мари? Верле?н (1844—1896) – французский поэт, один из основоположников литературного импрессионизма и символизма.]. Снежинки падали, Алёша прикрывал рукой страницы, стараясь уберечь их от непрошеной и коварной влаги.

То, что полковник Потанин – мужчина суровый, Софья сказывала не раз, поэтому просила не торопиться. «Папеньку надобно подготовить, – советовала она, – выбрать момент, когда он в настроении, и тогда уже просить родительского благословения…», но Алёша как обычно поспешил.

Он покинул столицу, приехал сюда, заявился к Софьиному отцу и тут же получил отказ, причём в довольно грубоватой форме. Дочери полковника нужен в мужья не мальчишка, напяливший на себя военную форму без должного подгону, а зрелый и самостоятельный мужчина, способный трезво мыслить и обеспечивать семью.

«Да… не нужно было так спешить», – ругал себя Алёша.

Говорила же Софья, что нужно подготовиться, но единственное, что он сделал, чтобы произвести хорошее впечатление на бывалого вояку, это то, что всю дорогу изучал сакральную французскую поэзию.

Данила Георгиевич Потанин, по словам Софьи, являлся страстным поклонником Поля Мари, поэтому Алёша постоянно перечитывал вручённую ему книжицу. Он буквально затёр книжку до дыр, но, увы, блеснуть знанием любимых стихов предполагаемого тестя, Алёше не довелось. Его аудиенция закончилась гораздо раньше, чем предполагалось.

Сейчас, когда беседа с отцом Софьи уже состоялась, продолжать чтение, уже не было смысла, однако Алёша вчитался. Его удивляло, что полковник Потанин, этот провинциальный солдафон, мог должным образом оценить такую тонкую поэзию. Алексей читал и клевал носом, всякий раз вздрагивал, особенно тогда, когда Фолка, напевая, в очередной раз брал фальшивую ноту.

Алексей был голоден, разочарован, его знобило.

Не подхватить бы заразу от этого неуёмного возницы, скорее бы уж доехать и в поезд.

– Ох, туды? ж твою растуды?ть! – вдруг заорал Фролка и натянул вожжу. Пристяжная заржала и шарахнулась, повозк