flashmob

Вот бы устроить всемирный флэшмоб,

чтоб

одновре?менно помолиться

в миллиард рук,

чтоб

сердец милосердных стук

так мог слиться,

чтоб

стать тоннами мегаватт,

чтоб

духовный этот набат

достучался до всех святых

и помог излечить больных,

исцелить неизлечимых…

И, молитвой единой лечимый,

мир наполнится добротой,

счастьем, радостью, красотой…

Я молюсь, разбивая лоб,

чтоб

случился такой флэшмоб.

Душа моя – виолончель

Душа моя – виолончель.

Скрип сердца, севшего на мель,

хор ангелов, хрусталь купели,

немые стоны, скорбь, как дрели.

Неловкость ноши, тяжесть цели,

тоска покинутой качели,

печаль дождя и вой метели,

и свет, забрезживший в тоннеле.

Молчанье под минор камина,

вина?, не выпитые ви?на,

гул крыльев, вяжущая тина,

мечты, стихи, любовь, как хина.

Добро из сказки, стыд, бордель,

бриз с моря и чулана прель,

надежд отчаянных дуэль…

Душа моя – виолончель.

Крылья

Я потеряла крылья, видимо, на Невском…

Они лежат намокшие, тугие…

И я живу, не обретя другие…

Я потеряла крылья, кажется, на Невском…

Хожу смурной, бескрылой и убогой,

как нищая с сумой, прошу у Бога:

«Они такие, как у чаек, пыльно-белые,

чтоб их вернуть, я что угодно сделаю».

И вот в бессонницу мне ангелы пропели.

Глаза их – небо в Пасху – меня не пожалели.

«Не сберегла дар божий» – и взглядом упрекнули.

На шрамы под лопатками, блаженные, подули.

Несовпадение

Мы глушили с лимоном и солью текилу,

пили за Трансильванию с Дракулой, Appleseed и Годзиллу…

Одевались вайшнавами… Селфи ламий в Хэллоуин…

Слушали даб, этно, ска, Aphex Twin…

Я вандалила с ними в Париже граффити…

Мы гоняли на байках, вопя «Hello Kitty»,

ощущая жизни кипение…

Было круто с чужим поколением.

А когда выбиралась к нашим из класса,

там плясали под Бабкину, пели Михайлова Стаса,

говорили о Путине в роли Спаса,

теледивах с иконостаса,

дачах, пенсиях, ценах, солидном виде…

Я всегда была в теме, чтоб их не обидеть,

ощущая с моим поколением

абсолютное несовпадение.

Запах мужчины

Вдохнула запах мужчины и вспомнила о нем…

Здоровый мужчина пахнет горячим утюгом

или огнем,

или дождем,

или льдом…

Но я не о том.

В юности он пах юным,

то есть березовым соком,

смешанным с росой;

винилами с русским роком

(вспомню, и, словно дюны,

двинутся образы полосой,

вспыхнут, как костры:

первый поцелуй, дискотека,

духи, с боем взятые у сестры…).

Потом он стал пахнуть «Столичной»,

потом аптекой.

В общем, весьма прозаично…

Встречу в метро юный запах его

и – за встречным бегом,

следую и вдыхаю,

чем, собственно, и пугаю —

прикинь: бежит за молодым человеком

странная тетка, блаженно улыбается,

в голове – песни юности саундтреком,

воспоминания о первой lovestory —

малыш лет двадцати

смущается.

Прости, детка,

sorry…

Я просто вспомнила о том,

кто пах росой и дождем,

березовым соком и огнем,

иногда льдом…

Он подмигнул мне третьим глазом

Он подмигнул мне третьим глазом,

и я его узнала сразу.

Суровый взгляд, цвета карбина.

Ну сразу ясно – мой мужчина.

Этюды в стиле Модильяни

он мне дарил, творя по пьяни.

«Кармин буран» бездонный арт

вселял его безумный хард,

колоратуру матерщины —

звериный крик души мужчины,

в которой боль открытой раны

непонятого хулигана.

Мы танцевали с ним на крыше,

мешая спать летучей мыши,

мы раздвигали дождь руками,

и молнии бесились с нами.

И он гитару в руки брал,

так по-мужицки обнимал,

так прижимал, что та стонала,

а я, как дура, ревновала.

Сюжет любви не завершен,

Поскольку оборвался сон.

Молитва

У иконы… Зажженной лучиной…

В белом рубище… Взглядом молящим…

Скорбно: «Отче, пошли мне мужчину,

только чтобы он был настоящим:

чтобы умным был, сильным и верным,

обаятельным, с искрой от Бога,

чтобы я им гордилась безмерно,

чтобы был утонченным и строгим,

был надежным, меня понимающим,

чтоб всегда со мной искренним был,

очень мужестве