Часть двенадцатая

Берлин, декабрь 1942

Приемную апостольского нунция в Германии, монсеньора Чезаре Орсениго, украшал яркий плакат «Зимней помощи». Хорошенькая девушка, улыбаясь, паковала посылку. За ее спиной, у камина, возвышалась рождественская елка, увешанная свастиками. Самая большая свастика венчала верхушку дерева: «Каждая семья рейха обязана отправить подарок солдату вермахта».

Девушка складывала в ящик колбасы и банки с домашним джемом. На лацкане жакета блестела булавка, с портретом фюрера. Подобные украшения выдавали щедрым жертвователям. Монах вскинул глаза от пишущей машинки:

– У ее светлости похожая булавка… – запястье посетительницы охватывал золотой браслет, с изящными, фарфоровыми медальонами. Украшение выпустили ограниченным тиражом, на фабрике СС, в Аллахе. На медальонах изобразили символы рейхсгау. Браслет выдавали активисткам NS-Frauenschaft, благотворительницам, пославшим больше всего подарков на Восточный Фронт. Женщины устроили соревнование, опережая друг друга в получении медальонов. Марта собрала полный комплект одной из первых.

Для визита к его высокопреосвященству, Марта надела скромный, хорошо скроенный, твидовый костюм, с юбкой ниже колена, обтягивающей аккуратный, выступающий живот. Короткая шубка, темного соболя, доходила до тонкой, несмотря на беременность, талии. Насадив шляпку на бронзовые волосы, она повернулась к свекру:

– Дядя Теодор, я сама справлюсь. В конце концов, – Марта помолчала, – я католичка, а не вы. Нунций меня принимает по рекомендации архиепископа Кельна… – с монсеньором Фрингсом Марту связал пастор Бонхоффер. Католические и лютеранские священники, противники режима, сотрудничали. Фрингса рукоположили в сан архиепископа летом. Нунций участвовал в церемонии. Съездив в Кельн, Марта встретилась с его высокопреосвященством. За Фрингсом пристально наблюдало гестапо. Архиепископ был известен осуждением политики Гитлера. Они с Мартой разговаривали в единственном месте, где можно было не опасаться слежки, или подслушивания.

Бархатная занавеска кабинки для исповеди заколыхалась.

Его высокопреосвященство вздохнул:

– Фрау фон Рабе, кельнскую епархию я проверил. В монастырях и приютах нет ни следа группы из Мон-Сен-Мартена, или отца Виллема. Впрочем, если святой отец был связан… – архиепископ, со значением, покашлял, – с определенными активностями, то ведомство, охраняющее меня… – Марта услышала в голосе Фрингса горечь, – могло отправить его в лагерь, лишив имени, под номером… – Марта знала от Генриха о директиве «Мрак и Туман».

Старшего деверя, как личного помощника Гиммлера, назначили одним из ответственных за выполнение приказа фюрера:

– Ваше высокопреосвященство, – напомнила Марта, – канцелярия его святейшества обещала написать нунцию, монсеньору Орсениго. Я должна лично с ним встретиться… – на организацию встречи ушло почти два месяца.

Марта рассеянно поигрывала последним медальоном на браслете, с гербом рейхсгау Ватерланд, бывшего Позен:

– Хоть бы Генрих скорее приехал, – тоскливо подумала она, – хоть бы он к родам не опоздал… – муж пока оставался в Польше. Вся семья собиралась на Рождество. В большой гостиной виллы фон Рабе ставили пышную, свежую елку. Слуги вынимали из кладовых ящики с фарфоровыми игрушками, расписанными свастиками и портретами фюрера.

Елку привезли от старшего деверя особым вагоном, с подарками на Рождество. В послании Максимилиан извинялся, что может не успеть к празднику:

– Выполняет особые задания рейха и фюрера… – Марта скривила губы:

– Дядя Теодор, он сейчас не на восточном фронте… – летом старший деверь вернулся в Берлин со средневековым эмалевым ларцом. Дождавшись отъезда Максимилиана, Марта не поленилась отнести драгоценность на Музейный Остров. Объяснив, что беспокоится о сохранности вещи, Марта ловко выведала у эксперта о происхождении ларца. Искусствовед принес большой, изданный до прихода Гитлера к власти альбом:

– Лиможская эмаль… – он листал страницы, – посмотрите, ваша светлость, провенанс вещи… – вернувшись в Шарлоттенбург, Марта, мрачно, сказала свекру:

– Запишите, дядя Теодор. Ларец после войны должен вернуться в художеств