«…Все, что мы делаем – попытка хоть как-нибудь не умереть; так кто-то от переизбытка ресурсов покупает треть каких-нибудь республик нищих, а кто-то – бесится и пьет, а кто-то в склепах клады ищет, а кто-то руку в печь сует; а кто-то в бегстве от рутины, от зуда слева под ребром рисует вечные картины, все исходящие добром; а кто-то счастлив как ребенок, когда увидит, просушив, тот самый кадр из кипы пленок – как доказательство, что жив; а кто-нибудь в прямом эфире свой круглый оголяет зад, а многие твердят о мире, когда им нечего сказать; так кто-то высекает риффы, поет, чтоб смерть переорать; так я нагромождаю рифмы в свою измятую тетрадь, кладу их с нежностью Прокруста в свою строку, как кирпичи, как будто это будет бруствер, когда за мной придут в ночи; как будто я их пришарашу, когда начнется Страшный суд; как будто они лягут в Чашу, и перетянут, и спасут».

    Вера Полозкова

«кончики пальцев…»

кончики пальцев

заряжены вдохновением,

взгляды коллег переполнены недоумением,

так и хочется их успокоить, но —

я не мастак в передаче успокоения.

я умею, напротив, шебуршить души,

слушать влажность осени,

листву слушать,

умею играть словами под настроение —

в общем, бесполезны мои умения.

умею паниковать без повода и со вкусом,

умею жить без денег, общаться с трусом,

истериком, психопатом и мазохистом —

иногда это даже бывает и интересно —

но для нормальных людей в моей жизни так мало места

что они, это чувствуя, крутят пальцами у висков,

я встречаю это с душевным «всегда готов»,

я люблю красный цвет, целоваться, вагон плацкарта,

и когда снег тает хотя бы в финале марта,

и когда народ пусть не читает сартра,

но хотя бы в курсе, что бродский писал стихи.

но вокруг столько интереса к процентным ставкам,

пробкам, мигрантам, власти, «опятьвсёдорожает»

столько людей хронически уезжает,

что не ясно, чему уделять внимание,

и не стоит ли озаботиться нам заранее,

поскольку пример заразительнее премьера,

а на премьерах скучно и дорого,

скучней, чем в парке.

там тишина и промозглый осенний дым

кусок души дышит там, невредим,

впитывает то, что неуловимо,

ему наплевать, что мы здесь не победим.

    21.11.2011

ноябрь

Просыпаешься – снег опять завалил в окне

полдороги, людей, пейзаж, горизонт, ноябрь;

у тебя изнутри

поднимается по спине

холод, ночь, зима, одиночество. Кипятком

обжигаешь чашку,

вырывая из полусна,

где ты, тепло, юность, весна-красна,

по каким городам и весям ты нас бросаешь?..

Из крана в лицо – такой ледяной водой,

и ветер взвывает в трубах,

совсем не в ивах.

Моя сверхзадача – остаться самим собой —

мне самому не кажется выполнимой.

Так трубач берёт ноту, а она не идёт к нему;

так север

не отдаёт тебя никому;

так городской, напуганный снегом воздух

превращается

в сказочную тюрьму.

Помнишь, вечность, дворец, Кай и осколки льда?

Где же ты, Герда… Чайник опять остыл,

батареи замерзли, я стою у окна. Туда

бросили мир, и он без чужой заботы

застыл как изгой,

покорёженный,

глупый кто-то.

И я – безнадёжен – опять без тебя простыл.

    27.11.2012

25

и мы сойдём с ума, но не сдадимся

и если мир, бессонный как луна,

пойдёт на вы —

мы видим наши сны —

и этим иногда тайком гордимся.

вот этот сад, там бродит чья-то тень,

звонит в потёмках наша дребедень,

и намекает, что намек понятен.

мир полон белых пятен, как нам знать,

что воздух держит нас,

что он за нас,

и можно спрятаться на голом пустыре.

вот невесомость, ясная вполне,

вот независимость, дешевле, чем свобода,

вот бой часов как знак начала года,

вот я, как ничего не знак, и мне

спокойно дышится в дождливых переулках,

и кто бы знал, но эта тишина

скрывает гайки, винтики и втулки

и механизмы появленья сна.

шарахаться в ночи в конце-концов

не самый худший из всех вариантов,

вариативность хуже чем война.

ей нет конца и края нет в помине,

на этой окружающей твердыне

не устоит и простенький бордель.

вот,

например,

часы неугомонны,

и кто-то вышел в св