Времена го (ро) да

Грифон у Академии художеств. Рисунок Нади Дёмкиной. Тушь, бумага

Зима

На зиму архитектура впадает в спячку, но характер спячки отличается в зависимости от температурного режима. Когда с утра все хлюпает, а к вечеру подмерзает, и термометр болтается около нуля (а такое в Петербурге может длиться неделями), все линии приобретают вихлявость модерна. Колонны прогибаются то вправо, то влево. Фризы так и норовят отклеиться и переводной картинкой упасть на мостовую. Сфинксы становятся похожими на побитых дворняжек. Никто не соблюдает антаблемент, жалуясь на постоянную циркуляцию атмосферы, атлантические циклоны и повышенную влажность.

Ну а если вдруг ударят морозы, вот тогда все промерзает до кондиции классицизма. Небо окрашивается в модный оттенок «жандарм». Все барочные завитки и финтифлюшки коченеют и с хрустом отламываются, позолота гримируется инеем, лепнина накрывается сугробами. Гранит приобретает хрупкость льда и тонко позвякивает под каблуками. Мрамор просто белеет от испуга. И только Нева ворочается в своем прокрустовом ложе между Ладогой и Балтикой, видя во сне весенний разлив.

Весна

Первыми приближающуюся весну чуют острые побеги шпилей и, хотя небо еще задрапировано февральскими тучами, начинают тянуться выше, к будущему солнцу. Уловив его лучи, шпили сбрасывают тусклую кожицу, потемневшую от холода и непогоды, и затягиваются в новую, блестящую золотом шкурку – лохмотья старого наряда тенью ложатся на асфальт. Следом за шпилями просыпаются купола: их съежившиеся за долгую зиму луковки и шишки начинают наливаться соками, выпячивать впалые бока, чтобы впитать в себя как можно больше тепла и света и успеть созреть к осени. Крыши выгибают хребты спин, пытаясь сразу сбросить слежавшиеся массы снега и льда – это не удается, и они еще долго отряхиваются и почесываются, избавляясь от остатков зимних шуб. Водосточные трубы прочищают забитые длинным молчанием глотки, отхаркиваясь, выплевывают колотый лед, пытаются вспомнить вкус дождевой воды.

Ожидание весны угрожающе нависает сосульками, чтобы после стечь вниз радостной капелью встречи. Под дождем и солнцем дорические капители колонн завиваются в ионические, чтобы к лету прорасти буйством листьев коринфского ордера. Под тонкой оболочкой камня бродят живительные силы, и вот уже стволы колонн утолщаются, распускается орнамент на фризах. Обтрепавшиеся за зиму портики расправляют плечи, выравнивают шеренги колонн, готовясь нести вахту белых ночей.

Армия атлантов и кариатид укладывает складки форменных хитонов согласно установленному образцу, подравнивает кудри – а если кто-то согласится подменить, можно и размять затекшие мускулы. Как только с рек сходит лед, по батальонам бегают купаться: мальчики под одним мостом, девочки под другим, грифоны и сфинксы – отдельно.

Лето

Тусовка богов и вовсе зарезервировала себе лучший пляж у Петропавловки. Туда Аполлоны подвозят на своих квадригах строгих Афин и игривых Диан, с шиком припарковываются у ворот и полночи играют в пляжный волейбол. Каким-нибудь простым львам к ним лучше не соваться – кинут золотой и пошлют за вином, словно комнатную собачку, а где им найдешь фалернское, когда вокруг продают только по-плебейски закатанное в жесть пиво?

Все это уже летом, летом. А пока весенняя лихорадка оживляет все вокруг. Решетки оград пробуют все новые и новые узоры, не зная, что будет модным в этом сезоне. От этого калейдоскопа у случайных прохожих рябит в глазах. Фасады домов натирают барельефы, как медали перед парадом, и мечтают о том, как бы стряхнуть с балконов весь хлам, сваленный туда бестолковыми жильцами. Кокетливо изгибаются балюстрады лестниц. Перемигиваются фонари. И даже вечно запертые ворота, заразившись атмосферой общего нервного возбуждения, требуют поднять им веки.

Сквозь шелушащуюся краску на фасаде Биржи пробиваются свежие тонкие побеги колонн. Дворец Белосельских-Белозерских все никак не может остановиться в подборе колера, последнее достижение – цвет бедра ошпаренной нимфы – заставляет испытывать неосознанную нервозность непривычных к такому гламуру приезжих. Камни Тучкова переулка мурлыча про