Вера

Сергей Бойко

SOLNЦЕЛЮБ #1

В тридцать пять лет Алена, любящая и любимая жена и мать троих детей, принимается писать стихи. Она записывает их в небольшой детский альбом для рисования, который позаимствовала у младшей дочки Оленьки, и никому не показывает. Алена хотела бы жить как прежде, не писать никаких стихов, любить мужа и детей и ни о чем таком не думать, – но уже не может. С ней начинает происходить внутренняя метаморфоза. Она какое-то время сопротивляется, отстаивая свой привычный мир, казавшийся всегда таким надежным, таким устойчивым, таким неизменным – как рассвет и закат! – но силы, владеющие Аленой, оказываются проворнее и одолевают ее сопротивление. Алене становится одиноко и страшно. Так, наверное, мучилась бы и сопротивлялась гусеница – перед тем как превратиться в бабочку, – обладай она человеческим сознанием.

Сергей Бойко

Вера

УВЕРТЮРА

Погожим летним днем Алёна неторопливо ехала замысловатыми зигзагами на дамском велосипеде. На Алене было легкое светлое платье без рукавов и шляпка от солнца, на ногах – сандалии. Велосипед катился по безлюдному шоссе, прямому как линейка. Дорога протянулась через поля, посадки и перелески – от одного края горизонта до другого.

Скрип велосипедных педалей, стрекот кузнечиков и шуршание шин по дороге – вот и все звуки, которые сопровождали Алену в этом бесконечно долгом и длинном пути. Встречный воздух остужал лицо и грудь и развевал волосы. Не думалось ни о чем. Алене оставалось только крутить педали – скрип… скрип… – да следить за дорогой.

Когда впереди блеснула река, дорога пошла под едва заметный уклон, к тому же Алена чуть поднажала на педали, и велосипед послушно побежал быстрее – скрип-скрип-скрип! – все теми же прихотливыми и вертлявыми зигзагами. Ветер норовил сорвать шляпку с головы, остужал лицо и грудь и развевал локоны…

1. «СПРАВЕДЛИВОСТИ НЕТ!»

Я не буду оставаться на линии… или перезванивать позже… Я скажу сразу и всем! Сашку Бякина всю его жизнь любили широкоплечие девушки с узкими бедрами. Он сам мне в этом со смехом признался незадолго до гибели. Непонятно, то ли шутил, то ли жаловался, то ли гордился…

Заканчивая новостной эфир, бодрый женский голос напомнил, что сегодня, 23 июля 2013 года, во вторник, в Москве и области ожидается облачная погода с небольшими дождями, местами возможны грозы, столбики термометров не поднимутся выше 15–20 градусов. После этого сообщения сосед сверху, наконец, выключил свой громогласный приемник и закрыл окно.

Я никого не ждал в это утро, но раздался звонок, и я пошел открывать входную дверь. На пороге стоял бессмертный Порфирий Лавров Неунывающий собственной персоной – худощавая физиономия, слегка небритые щеки и вечная «неугасимая печаль» в «ястребином взоре». Как всегда подтянутый и молодцеватый, он улыбался так, будто весь мир ему задолжал и был обязан по гроб жизни. Эта улыбка не предвещала ничего хорошего. Лавров был в костюмной паре кремового цвета и белоснежной рубашке. Из-за его плеча выглядывали дымчатые очки и пушистая лысина Полковника. Я молча смотрел на незваных гостей. Пауза затягивалась.

– Братишка папино наследство еще не все спустил к чертям? – нарушил неловкость Порфирий Лавров. – Что говорит? Ремонт? Кредит? Машина? Дача? Делиться не думает? Совсем обнаглел! Мажорит, а ты сопли жуешь, хоть и старшенький…

Все это вывалил на меня Лавров вместо приветствия. После того, как он сгорел в междугороднем автобусе в марте 11-го года и вновь возродился из пепла, он сделался невыносимым, – по крайней мере, в общении со мной: злой, грубый, язвительный, плюс ко всему – как и в прежние времена – фантастически безжалостный.

– Пора тебе снова за «Полигон» браться, бездельник! – безапелляционно заявил он и бросил через плечо Полковнику: – Так, гомункулус? – Он толкнул меня в грудь и переступил порог. – Может, в гости пригласишь?

Следом за Лавровым в мою прихожую внедрился Полковник. Небольшой рост и неохватная талия делали его шарообразным. Выдающиеся достопримечательности тела покрывала длинная цветастая гавайская рубаха, из-под которой торчали такие же цветастые, но тоном погуще, бермуды – это штаны таки