Три шага до неба

Три шага – и пропасть,

Три вздоха – и вечность.

Какая же глупость!

Какая беспечность!

Три шага осталось

До полного краха,

И гордость сорвалась,

Лишенная страха.

Одни скажут: «Падай!»,

Другие: «Останься!»,

А вставшие рядом

Прошепчут: «Сдавайся».

Казалось бы,

Легче назад обернуться,

Расправить бы плечи,

От боли проснуться.

Но время жестоко,

Оно не прощает,

Вернуться к истокам

Оно не пускает.

Так что же осталось?

Три шага до края?

Душа измоталась

В поисках рая.

Упущено многое,

Много забыто,

А в то, что хотелось,

Дорога закрыта.

Ну что же.. Лететь!

Пусть кончится бал!

Не надо жалеть,

Всё, что мог, я сказал.

Три шага – и пропасть,

Три вздоха – и вечность…

Бессонница

В моей комнате горит свет,

Освещает пустоту стен.

И не важно, сколько мне лет,

Я давно попал к себе в плен.

Мои мысли не дают спать.

Я с надеждой всё гляжу в ночь.

Я хотел бы это всё взять —

И прогнать из головы прочь.

На столе стоит стакан пуст.

Всё, что мог, он мне уже дал.

Он усилил в сотни раз грусть

И проклятьем для меня стал.

Ухватиться бы за что здесь,

Чтоб совсем не утонуть в тьме.

Может, где-то далеко есть

То, что сможет дать покой мне.

Бомж

Он сидел у старой станции,

Летели мимо поезда,

Вокзал, забитый иностранцами,

Им дела нет до старика.

А он рыдал, просил прощения,

Закрыв ладонями лицо.

Плевались мимо проходящие,

Бросая мелочь на крыльцо.

Прости же, Господи, грехи мои,

Прости за годы, что прошли.

Прости за жизнь мою никчемную

И за страдания души.

Прости, что не было везения,

Прости за сына и за дочь,

Прости, что их со мною не было,

Я им ничем не мог помочь.

А слезы капали и падали

Дождем хрустальным на асфальт,

И жизнь осколками звенящими

Играла соло под набат.

И пусть ветра ревут до одури

И рвут седые облака,

Но Бог простил его и, может быть,

Жизнь бестолковой не была.

Бродяги

Апрель. Бродяги торжествуют,

Зима седая прожитА.

И в люке больше не ночуют,

Теперь и в сквере ляпота.

Снег, растворяясь, обнажает

Бутылок звонкий хоровод,

Бродяга в сумку собирает,

С утра в приемку понесёт.

Июль. Засыпал тополь пухом.

Бродяга в тесном шалаше,

Тепло, светло и даже сухо

И оттого спокойно на душе.

Трава вокруг – его ковер зеленый,

А купол неба – синий потолок.

Его стена – высокий лес сосновый,

Мох на поляне – мягкий уголок.

Сентябрь. Смыл шалаш дождями,

Сырая обувь и сырой пиджак.

Простился с теплыми деньками,

Опять вокзал, подвалы и чердак.

Менты с вокзала выгоняют,

В подвалах крепкие замки,

Бродяги в поисках шагают,

Сложив пожитки в рюкзаки.

Январь. Зажал густым морозом.

Замёрз весь мир и замолчал,

Сосульки в люке, будто слезы,

Здесь до весны теперь причал.

Дни заплетаются в недели,

Недели в месяцы сложив,

Бродяги тянут еле-еле,

Проснулся утром – значит жив.

Дом

Старый, давно забытый всеми дом.

Пусто, нет больше жителей в нём.

Тихо скрипит чердачная дверь.

Плачет, один остался теперь.

Стены от трещин стонут, скрипят.

В окнах как будто слезы стоят.

Двери, как клапан сердца, стучат,

Будто хотят от горя кричать.

Крыша давно открыта всем ветрам.

Снегом зима укроет этот шрам.

Двор весь зарос травою в полный рост.

Время пришло готовиться под снос.

Старый, давно забытый всеми дом

Знает, не будет больше жизни в нём.

Тихо от ветра стёкла задрожат.

Снегом зима приходит провожать.

Высотка

Горит гранит,

Земля гудит.

Наш БМД стоит, дымит.

Труба зовет,

Дождь, с**а, льет.

Мы всё равно ползем вперед.

По фронту враг

И с флангов враг.

Назад нельзя – к побегу шаг.

С высотки гасит пулемет,

Подняться, с**а, не дает.

Земли нажрался,

Китель в хлам,

Приклад, зараза, пополам.

Серёга всё, отстал, затих,

Упал за вас, за нас, за них.

Ну, всё, высотка…

Рота, встать! Два раза, б***ь, не помирать!

Ствол раскалился докрасна,

Б***ь, вот же выдалась весна!

Грязь вперемешку с кровью, с потом.

Сметая всё,