Чужие воспоминания

Вячеслав Перегудов

Книга «Чужие воспоминания» составлена из пятнадцати произведений Вячеслава Перегудова. Рассказы, мини-повести, миниатюры. Веселые и грустные, со сказочным сюжетом, в котором правда перемежается с вымыслом и достоверные, как железобетонный столб на обочине скоростной автострады, простые, как инструкция к стиральной машине прошлого века, и сложные, ровно настолько, что смысл их остался загадкой даже для автора.

Вячеслав Перегудов

Чужие воспоминания

Сборник рассказов

Колесница Ваал Зебуба

– Хороший будет год, – сказал агроном Семенов, осторожно втягивая чуткими ноздрями сухой, раскаленный воздух: – Ни черта не уродится!

– Стало быть и собирать будет нечего, – улыбаясь резюмировал председатель.

А в это время, по трассе № 58,– «московскому тракту», в направлении города Иркутска, толкая перед собой горячий воздушный вал, несся доверху груженый шампанским КАМАЗ.

– In vino veritas, – кричал высунувшийся из окна КАМАЗа хохочущий, взлохмаченный «латинянин», и прицелившись, насколько это возможно в такой ситуации, выпускал в направлении стоящих на поле фигур пластмассовые, реактивные пробки. Желтоватая, рассыпающаяся на мелкие радужные искры, струя, вырывавшаяся из этого, достаточно необычного оружия, мгновенно сносилась ветром и заливала дверцу и заднюю часть кабины грузовика. Не в силах избежать столкновения, к КАМАЗу, особенно к его залитой шампанским части, моментально припечатывались бесчисленные крылатые насекомые, отчего красный, бешено несущийся по асфальту грузовик, напоминал колесницу Ваал Зебуба.

– Вот такие Россию и загубили, – сказал задумчиво председатель.

– Точно, – привычно согласился с председателем агроном.

За 900 км. пути пьяным «латинянином» было выпущено 38 пробок, ни одна из которых не достигла цели. Я хочу сказать, что затраты были абсолютно напрасными. Не было сделано элементарного: не учтены скорость движения и сила заряда. Но это же ерунда. Стоит ли об этом печалиться?! In vino veritas!

Я пожалуй не стану разглагольствовать о том, что «Веселие на Руси еси пити», и не стану более вспоминать веселого «латинянина», который вернувшись из «экспедиции» сидел у меня ночи напролет, и мы пьяные, в десятый раз перечитывая «ту самую» книгу Булгакова кричали, и о чем-то до самого рассвета спорили.

И о том, как собираясь «с кумпанией» в картинную галерею мы неизменно оказывались опять же – пьяными, и ни в какой не галерее, а совсем даже в городской бане. И о том, как возвращаясь из «галереи» в автобусе маршрута № 10, пели хором: «На поле танки грохотали», а едущие куда-то тихие старушки в неизменно- синих драповых пальто с цигейковыми воротниками, подпевали нам. А впереди, на стекле, отделяющем пассажирский салон от кабины, истекал кислотными красками намертво приклеенный постер, с изображенной на нем голой тропической богоматерью, и автобус с его сводчатым потолком, гудящими и вибрирующими терциями, квинтами и редкими унисонами, и с этой кричащей красками и похотью иконой нового времени, изливающей на бледные старушечьи лица ядовитый свет тропического ада, походил на странный передвижной храм. Храм Нелепости-на-Колесах. Или на все ту же колесницу Повелителя Мух.

Не стану я вспоминать и о том, как черной, глухой сентябрьской ночью я писал какой-то рассказ, сам весь обставленный бутылками контрафактного, взятого «под реализацию» «Cherry» И мне все время казалось, что за моей спиной стоит кто-то черный и холодный. Я оборачивался, и он быстро прятался в тень.

Питие, как и курение гербариев, – это веселые нотки, решетчатые диезы и лживые бекары, в совокупности составляющие одно красивое, мощное, но очень печальное произведение: «Старинный траурный марш» Шопена. Не станем же его слушать.

Софья Андреевна

«Самая громкая нота на кларнете – наподобие гусиного крика».

    М.И. Глинка

Музыкальных дел мастеру Михаилу Рыбину по прозвищу Шалмей приснился черный, просмоленный телеграфный столб, тянущийся в сверкающее, словно густо посыпанное толченым стеклом, небо.

– Столб – он и столб, – привычно