– Суд приговорил, Анохина Петра Алексеевича, признать виновным по части первой, статьи шестьдесят шестой, УК РСФСР, убийство государственного или политического деятеля, либо представителя власти, совершенное по политическим мотивам и назначить ему наказание в виде высшей меры – смертной казни. На основании заключения медицинской комиссии суд освобождает осужденного от наказания с назначением принудительной меры медицинского характера – лечение в психиатрическом стационаре с интенсивным наблюдением и прохождением медицинского освидетельствования ежегодно.

Главврач стоял у окна, затягивая в себя терпкий сигаретный дым, внимательно просматривая историю болезни.

– Евгений Павлович, доставили!

– Пусть войдет.

В дверях густо задымленного, едва пропускающего солнечные лучи, кабинета появился контур человека средних лет, худощавого телосложения с залысиной в лобной части головы. Редкие сальные волосы были небрежно уложены на левый бок.

– Добро пожаловать, Петр Алексеевич. Присаживайтесь удобнее.

Об удобствах не могло быть и речи. Анохин был стянут крепкими ремнями смирительной рубашки, которая полностью обездвиживала его тело. Рубашка была настолько жесткой, будто ее опустили в раствор крахмала на несколько недель. Двигаться представлялось возможным только спокойными, легкими движениями. Каждое резкое движение вызывало боль в суставах, спине и области паха.

– Уважаемый Евгений Павлович, – с язвительной улыбкой произнес Анохин, не будите ли вы так любезны, освободить меня от этих совершенно неуместных для спокойного разговора вещей. Я думаю, вы понимаете, что это как минимум не гуманно.

– Позвольте мне решать, о вопросах гуманности в стенах этого заведения. На мой взгляд, что действительно не гуманно, так это оставлять без отца и средств существования несчастную семью. А так же не гуманно занимать койка место, прикидываясь душевно больным. Вы ведь таким себя, считаете верно?! Быть может вам и удалось провести врачебную комиссию, но меня не удастся. И дай Бог, что бы после курса терапии ваша жизнь осталась прежней, а не превратилась в сущий ад, коей она представляется многим пациентам.

– О, уважаемый Евгений Павлович, вы меня плохо знаете. Я какое-то время погощу у вас, если вы, конечно, не против. А как только отменят смертную казнь, подам ходатайство о чудотворном исцелении в стенах вашей потрясающей больницы. Я надеюсь, вы меня не будите держать вечно в этой чертовой рубашке, мистер главврач, – со злобным криком вскакивая со стула произнес Анохин, но тут же опустился обратно, корчась от боли.

– Санитары! Увести в палату!

Палата Анохина была неправильной формы длинной и очень узкой, однако она пришлась ему по душе. Светлая, сухая и теплая палата казалась, куда лучше, чем бетонные, пропитанные палочкой Коха стены СИЗО. Проход между кроватями был узкий. И выходя из палаты, Анохин с периодичным постоянством бился коленом о металлические стойки соседней кровати, которая долгое время пустовала. В целом, поведение Петра Алексеевича удовлетворяло медицинский персонал, но временами он показательно выходил из себя, пугая санитарок, разражаясь диким смехом им в лицо. Это было его неким хобби. Изначально он наотрез отказывался от терапии, поэтому врачи, держали его вчетвером первые полгода, насильно делая внутримышечные инъекции. Через год, словно чувствуя неизбежность очередной врачебной комиссии, Анохин стал вести себя неуравновешенно. Вместо рта он подносил ложку к уху, вливая горячий суп прямо в ушную раковину. При подаче компота он прислонял стакан к носу, засасывая в себя жидкость через ноздри, давясь кусочками мелких сухофруктов.