Житейские измерения. О жизни без вранья

Людмила Табакова

Вы когда-нибудь слушали дождь, стучащий по земле? Любовались полётом бабочки? Смотрели на солнце в исчезающей ночи? Вы торопитесь и пропускаете половину прелестей жизни на Земле. Попробуйте жить медленно и услышите музыку ветра, шелест листьев, а в книге рассказов «Житейские измерения» Людмилы Табаковой – музыку слов, из которых с удивительной простотой возникает художественно выточенная правда.

Житейские измерения

О жизни без вранья

Людмила Табакова

© Людмила Табакова, 2017

ISBN 978-5-4485-6413-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Моя родина – Смоленщина. Здесь окончила Угранскую среднюю школу, филологический факультет университета, затем работала в школах Красноярского края. В пенсионном возрасте написала роман «Не надо про Париж», сборники рассказов «Лекарство от русской тоски», «Обычная ненормальность», «Разговор с совестью». По мотивам произведений театры ставят спектакли, рассказы печатают зарубежные и российские периодические издания. Мне интересна обыденность мира, сотканная из мгновений, нравственное состояние общества. Люблю музыку слов, своих героев, отстаивающих высоконравственные позиции. Как успех, расцениваю вручение в Москве Дипломов финалиста премии «Народный писатель» в 2015 и 2016 году.

    Табакова Людмила Ивановна

Прийти, чтобы остаться

Беспощадные холода вслед за буйными метелями придавили к земле маленький островок жизни, затерявшийся среди вековых деревьев. В холодном лесном неуюте спрятались в сугробах три покосившиеся избёнки. Одна из них – контора лесхоза, другая – жильё директора, третья – обитель конюха Панкрата и бухгалтера Фёдора Осиповича, которые, видимо, поселились вместе, чтобы собрать воедино грехи и заодно избавиться от одиночества.

Время послевоенное, лихое и голодное, для всех одинаково трудное. Изба директора Ивана Ивановича Санькова ничем не лучше других. Такие же углы в белом инее, скрипучий некрашеный пол, заледеневшие окна, иногда плачущие мутными слезами, оживая от дополнительного тепла печки «буржуйки». Вода и хлеб привозные, дрова вольные, на столе – еда нехитрая. Чаще всего это суп, сваренный в больших консервных банках из-под американской тушёнки.

Всё, как у всех. Столы, топчаны, табуретки, комод для белья, шкаф для посуды. Разве что помимо прочего – патефон с единственной грампластинкой «Сказки Пушкина» да телефон на стене. Покрутишь ручку, трубку к уху поднесёшь:

– Алло, дежурная! Мне Знаменку!

– Соединяю. Говорите…

Вдоль стены – длинная лавка. На ней обычно дежурила, отвечая на звонки, маленькая Люсенька.

– Папа, тебя! – с криком она бежала в дальнюю комнату, и её тоненькие косички смешно подпрыгивали на маленькой аккуратной головке.

– Ах, ты, мой цветок-лепесток! Солнышко с косичками! – обнимал он девочку, и его глаза из-под карниза густых бесформенных бровей, раньше времени припорошённых пеплом, излучали тепло необыкновенное.

– Хочешь, Люсёк, я тебя к Фёдору Осиповичу отведу? – спрашивал Иван после минутного разговора по телефону. – Понимаешь, дочь, мне на дальнюю делянку ехать надо. Озоруют там мужики – лес рубят. А места заповедные.

Люсенька к Фёдору Осиповичу идти не хотела, но всё понимала. Рука об руку с отцом, перешагнув высокие сугробы, через несколько минут девочка гладила дядю Федю-ёжика по щёточке седых жёстких волос. Потом, нацепив его очки с толстыми круглыми стёклами, хозяйничала на письменном столе, сердясь на беспорядок. Чистую бумагу – в стопочку, карандаши и ручки – в стакан, счёты – на правую сторону. А теперь самое время пощёлкать их костяшками, потом, подражая Фёдору Осиповичу, обмакнуть в чернильницу перо толстой деревянной ручки и написать на листе бумаги пару знакомых букв – «Л» и «С», что означало – Люся Санькова.

Вскоре работа заканчивалась, и начинались часы томительного ожидания у окна. До боли в глазах Люся всматривалась в каждую отдалённую точку на дороге в надежде, что она, по мере приближения, превратится в человека, а ещё лучше, в её отца.

– Что весн