Кожа. Стихотворения 2000—2017 годов

Александр Александрович Петрушкин

В книгу «Кожа» вошли стихотворения уральского поэта и литературтрегера Александр Петрушкина, написанные в период с 2000 по 2017 год.

Кожа

Стихотворения 2000—2017 годов

Александр Александрович Петрушкин

© Александр Александрович Петрушкин, 2017

ISBN 978-5-4485-5470-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Решетка ржавая, спасибо,

Спасибо, старая тюрьма!

Такую волю дать могли бы

Мне только посох да сума.

Мной не владеют больше вещи,

Все затемняя и глуша.

Но солнце, солнце, солнце блещет

И громко говорит душа.

Запоры крепкие, спасибо!

Спасибо, лезвие штыка!

Такую мудрость дать могли бы

Мне только долгие века.

Не напрягая больше слуха,

Чтоб уцелеть в тревоге дня,

Я слышу все томленье духа

С Екклезиаста до меня.

Спасибо, свет коптилки слабый,

Спасибо, жесткая постель.

Такую радость дать могла бы

Мне только детства колыбель.

Уж я не бьюсь в сетях словесных,

Ища причин добру и злу,

Но чую близость тайн чудесных,

И только верю и люблю.

    (Александр Солодовников, 1920)

2000—2008 годы

«Ты проснулся беременным – значит прыщи все исчезли…»

Ты проснулся беременным – значит прыщи все исчезли:

Это просом весна рассыпается по полу. В пол-

Шестого почувствуешь, как пошевелится (сын ли?

Дочь?), обнимет тебя изнутри. Ты положишь на стол

Две сухие ладошки, обнимешь потерянный воздух,

Ощущая иглу, что тебя разгибает насквозь.

Ты проснулся беременным. Все остальное – неврозы.

И ты слышишь, как их (там, в тебе) оплавляется ось.

[Египет]

– 1 —

Снега манна, первая в эти сорок,

нота ми – из посуды, упавшей в небо,

лужа ужалит воздух одной из веревок

водяных или он разобьет свое отраженье. Нелепо

не любить свою речь, но так приключилось и

я дорогу забыл, как черновик. Забыл,

– 2 —

но не город меня напугал – река

кряхтела под птичьей шубой: ах, ты – тля,

на твоем серебристом лобке – рука

замерзала до вылета из рукавов воробья

(опускаясь все глубже, в предел прирученной цели,

я не заметил, что камни свое отпели)

– 3 —

На колоде дубовой – пробковая голова

разлетелась в четыре от головной боли,

отпуская на волю мысли. Сталь не права,

но дышится легче, а на просвете – прозрачные сколы

мраморной вены и два слепых хиппаря

ищут под стать свою поводыря.

– 4 —

Хор калек не родит солиста, и я

думаю: это ветер соврал погоду

Питера для Урала. Хромой занял себя гладкописанием, а

я огляделся, сплюнул бумагу и дал ходу

до пустыни, в которой любая страна

отсуствует. Свобода – это, когда тебя посылают на —

– 5 —

ты идешь, куда хочешь. Напролом,

подобно снегу, хуярящему на зрачок,

в декабре, чье начало обратилось концом

слова, и просит милостыню торчок,

чтоб гранита иней позолотил бочок

его. Бабочка умерла, задев сачок,

– 6 —

но в желтом доме ее оплачет дурак —

переводной, как пули в обойме. Дрянь

заливает дрянь мне в глотку. Шлак

складывает беззвучия в полый мрак.

Оглянувшись наружу, мы видим дно,

потому и держим закрытым окно

– 7 —

до поры, когда порченая весна

хлестанет из поры, которой женщина дышит,

когда речь – для пропавшего в зренье – тесна.

Вещь – тем меньше, чем ближе

к нервам. Рвется все, что имеет плоть:

жизнь, стихи и обугленный рот.

– 8 —

Будем стоять на своей черной дыре,

выпившей море и отхаркнувшей назад

кровавые воды. Висельник и Назорей —

едины по матери и по отцу. Взгляд

бога похож на слепоту, так как

путы его определяют страх

– 9 —

перед детьми. А сегодня – опять судьба,

троллейбус и несчастливый билет.

Мы – по части прощенья – большие доки, да

никто не хочет прощенья. Уг (р/л) истый мент

достает из кармана часы – ему

ехать в полном вагоне, но – как всегда – одному.

– 10 —

Одиночество – это ключ от Египта. Я

не умел говорить, но бог прошел стороной:

то ли читать не