Из века двадцать первого

послание Евгению Баратынскому на стихи «Последний поэт»

Век шествует путём войны и смерти,

В сердцах разлад, а общая мечта

за годом год – зарплатою «в конверте» —

запрятана, от времени желта.

Но верю я, что светом просвещенья

Поэзия – наперсница Сольвейг,

Спасёт свою любовь из заточенья,

И Русский стих споёт, как соловей!

Ни богатства, ни свободы,

И Эллада чуть жива:

Еврозонные народы —

Утомленные чела.

Век науки, век торговли —

Не восторг – краплёный туз,

В мире нет надёжной кровли

Иль пристанища для Муз.

Далёкий друг, познавший тайны мира,

Нас разделяет больше сотни лет;

И, верно, зелены сады Омира,

Целебна и вода лазурных рек,

Там, где Парнас возвысился на годы,

Там и Кастальский ключ, как прежде, льёт,

И жив пока нежданный сын природы —

Поэт, певец – о чем же он поёт?

В век угрюмый, в век закланья

Простодушье не в чести,

Пел и наш поэт признанья —

Лишь бы ноги унести.

Пел, виденьями страдая,

Души скорбные целя,

Иногда и про лобзанья,

По этапам кровь лея…

Трепал поэта век, как волк, голодный

Безумием Эоловых страстей,

Смутился взор Урании бесплодной,

Ожесточились и сердца людей;

На пажитях, где прежде Афродита

Играла складками своих одежд,

Не раз бывала втоптана, разбита

поэта Лира – тщанием невежд!

Дух поэта возносился,

Справедливости алкал,

Безутешный возвратившись,

Тела он не узнавал!

И угрюмостью дичая,

Не спасённый на крови,

Слушал молча и печально,

Как тоскуют глухари.

И вновь дитя – нежданный сын природы,

На Лире струны нежные найдя,

Так страстно пел для Бога и народа,

Что реки поворачивали вспять!

Серебряные струны находили

Души безмолвной глушь и уголки,

И снеги падали, когда бродил он

Вдоль праздников по будням, налегке.

Взят! И властью опозорен,

Над страницею распят,

И – ату его, виновен!

Электрический разряд!

Нет, не вздрогнуло светило,

Не разверзлись небеса,

Юзом шли, не тормозили

Колесницы-колеса.

Страданиям певца нет окорота,

Они поэта явят во плоти,

Мятежная судьба, оскал решёток —

Вершины, что избранник муз достиг.

Но будто невзначай, над колыбелью,

Где спит дитя без имени, на свет

Сафо явится ворожить, и сенью

Возложит на чело поэтовый обет!

И быть может, озареньем,

Наш последний, но Поэт,

У истоков вдохновенья

Перешлёт к тебе привет.

Музу добрую восславит

За её бесценный дар,

И векам лихим на зависть

Запоёт сквозь гром литавр!

Странствия души

Когда душа перешагнёт за край

прекрасно мнимых очертаний мира,

поэзия, терпи, не умирай;

не лги навзрыд, покинутая лира.

Душа вернётся исповедью сна,

улыбкой тайною иных созвездий,

по-прежнему загадочно честна,

по-новому слагая «буки-веди»…

О, странствия незримые в ночи…

Мелькнет сомненьем тень у изголовья,

легки крыла и празднично горчит

иных времён привку'сье и присловье…

Там, где заканчивается зима

Пусть уныло и снежно

межсезонья лицо,

расцветает подснежник

вдоль дорог, у лесов.

Расхититель пространства,

убежденный клошар[1 - бродяга],

но скорей из вагантов[2 - бродячие поэты, студенты] —

разудалый школяр!

Он случайно свободен

и глядит удальцом,

вопреки непогоде

нараспах пальтецо.

Откровенно лилеен

сын земных тайников,

жил он в мире келейном,

а теперь – был таков!

В снежно-белом причастьи

к солнцу рвётся росток,

будто вызов ненастью,

зимней стуже – зарок.

И молочным покровом

сквозь ветра, сквозь метель

ледяные оковы

сокрушает ноэль![3 - сказка – фр. яз]

*ноэль – сказка

Ритмы точки ноль

На краю мира не идёт время,

не звенит лира, не растёт семя,

там ветра рыщут, да метель стелет,

синева скрыто в темноте спеет…

Заметалась Тень – зародился День!

Он еще слабый, он ещё серый,

вопреки ночи, подрастёт верой,

он лучи солнца теребит жадно,

поднабрав силы, восхитит ладный.

Оробела Тень: на приволье День!

На дыбы встанет, как нанук[4 - белый медведь, хозяин Севере – яз. эскимосов] грозен,

сотвори