Часть I

Над Невским проспектом носился шум, наполненный смешением из стука копыт, колес экипажей, гула моторов и грохота трамваев, что плотно наполненные разной людской массой двигались по своим линиям, выписывая изо дня в день однообразные узоры по улицам и проспектам, доставляя пассажиров с целью и без цели в разные части города, развозя вместе с тем не только самих людей, но и слухи, новости, голоса. Что до голосов, то шум над Невским проспектом все больше стоял от них. Никто, вроде бы, не говорил слишком много или слишком громко, но все-все голоса, даже самые тонкие и тихие сливались воедино, и даже шепот, в таком случае, превращался в гул. Каждый из этих людей вносил свой вклад в суету и течение масс, каждый не посторонний здесь.

Если бы кто-то из них вдруг заговорил сам с собой вслух, откровенно и не стесняясь присутствия людей, то непременно бы произнес, что мир вокруг стал совсем иным, нежели прежде, что не только с ним, но с целым народом творятся дела необъяснимые и пугающие. Пропасть, что разверзлась ни то позади, ни то впереди не дает спокойно ходить по ее краю и, так или иначе, манит сделать шаг в сторону – вперед или назад, и тогда – конец. Но для одного человека все и всегда кажется огромным и непостижимым, а сама история беспощадна, своим величием сокрушает и стирает роль индивида. Так может казаться, что вокруг нет ничего, кроме самых страшных или радостных событий – как посмотреть. Но всякий человек, что шагает сейчас по Невскому, а может Загородному, Каменноостровскому или Суворовскому проспектам, если он оглянется, прислушается и пойдет дальше, то узнает, что не история движет окружающим его городом, народом, как механизмом, а все наоборот. И без каждого дома, трамвая, магазина, мастерской, без телефона, почты, без улицы, без ветра и дождя, без болезни и смерти, без боли и радости, стремления, мечты и главное человека, ничего этого не будет и никогда не произойдет. Люди шагают по Невскому проспекту, и среди них идет один такой, без которого тоже, наверное, все сложилось бы по-другому, кое-чего могло и не существовать.

От стороны Николаевского вокзала к Аничкову мосту и далее, чтобы затем свернуть на Садовую улицу, идет человек. Житель Петрограда в таком давнем поколении, что предки его здесь жили чуть не со времен основания. И за долгое время семья его впитала много русского, но, в сущности, от русского у него только имя, а по крови, наверное, не наберется и одной десятой. Этакий европеец, статный, ростом чуть выше среднего, не худой, но и не полон, лицо мужественное, но не грубое, черты правильные, как на портрете, особенно хороший профиль. Светлые голубые глаза посажены чуть глубоко, как бы выглядывая из под бровей, или насмешливо и презренно оглядывая окружающее, или внимательно, до деталей, подозрительно высматривая что-то, он то и дело мог сощурить взор, напрячь мышцы лица, и мимика для его возраста, подошедшего к сорока годам, оставалась яркой и артистичной, хотя морщины уже успели пройтись по лицу, да и седина покрыла добрую треть волос. Узкий рот и утонченный подборок некогда украшали борода и усы, но уже более чем полгода он отказался от этой надобности, предпочитая гладкую, выбритую кожу по ряду некоторых понятных ему причин.

Этот человек – Алексей Сергеевич Нечаев, сотрудник газеты «Новое время», что на Эртелевом переулке. На должность он поступил трудиться в январе, а до этого четыре года работал в редакции адресного справочника «Весь Петербург», впоследствии переименованного в «Весь Петроград», и находясь на одной улице, Алексей Сергеевич всегда с небольшой завистью, да порой с простым человеческим желанием, посматривал на «Новое время», желая к нему присоединиться. Он завел там издавна знакомства, среди некоторых обрел даже единомышленников по ряду актуальных вопросов, многократно общался с особенно расположенными людьми, а также любил подчеркнуть да приукрасить, как бы к разговору, свой практический опыт деятельности в печатных изданиях разной направленности. Еще до «Всего Петрограда», с самого окончания учебы, занимаясь совсем недолго, и даже как бы по привычке, частными уроками на