Зачистки следовали одна за другой. «Вэвэшный» батальон с СОБРом, можно сказать, исколесили всю округу: Балансу, Бати-Мохк, Шуани, Чари-Мохк, Шовхол-Берди, Гурти-Хутор… Эта зачистка прошла без потерь. Особых эксцессов не произошло. Если не считать, что застрелился заблокированный в своем доме боевик, отказавшийся сдаться. Старейшины села оказались более сговорчивыми, чем в других аулах, за полдня гора изъятого оружия значительно выросла.

– Товарищ капитан, вот, заложника освободили! – доложил капитану Дудакову сержант Афонин, кивая на заросшего черной бородой худощавого мужчину лет тридцати семи в драном стареньком ватнике, который, сильно прихрамывая, ковылял за ним. Рост чуть выше среднего. Настороженный затравленный взгляд темно-карих глаз. Все с любопытством уставились на него, ведь не каждый день заложников освобождают.

– Стефаныч, займись им! – распорядился Дудаков, занятый со старшим лейтенантом Тимохиным изучением документов, обнаруженных у застрелившегося боевика.

Старший прапорщик, сидевший на подножке «Урала» с цигаркой в зубах, и ухом не повел. Он с безразличным видом продолжал дымить. Докурив, бросил окурок в грязь.

– А вы его обыскивали? – вдруг задал он вопрос, покусывая пшеничный ус и внимательно исподлобья изучая задержанного. – Плечо, пальцы смотрели?

– Нет, не обыскивали! Чего его обыскивать, гол как сокол. Заложник ведь. Вон в каком тряпье. Без слез и не взглянешь! Три года, говорит, уже в рабстве. Пробовал бежать, поймали. Чуть не забили до смерти. Издевались над ним, как только могли. Одним словом, настрадался бедолага выше крыши.

Задержанный что-то пробормотал невнятное и закивал головой.

– Из татар он. Строитель из Нижнекамска.

– Калымить, говорит, приехал на свою головушку, – робко добавил рядовой Чернышов.

– Тебя не спрашивают, желторотый! – грубо отрезал старший прапорщик. – Хватит мне баланду травить!

Коренастый Стефаныч нехотя оторвал от подножки «Урала» квадратный зад, не спеша обошел задержанного и вдруг дулом автомата поддел сзади мотню замурзанных свисающих штанов. Под ними оказались крепкие, почти новенькие «берцы».

– Обыскать! – последовал короткий, как выстрел, приказ.

Густо залившись краской и сконфузившись, Афонин бросился обыскивать «заложника». Оружия нет. В карманах обнаружил комок смятых долларов и связку «смертников» (солдатских жетонов). Взяв из рук младшего сержанта шнурок со «смертниками», зажав их в побелевшем кулаке, старший прапорщик подошел к боевику.

– Ребят наших, значит, стрелял?! Мучил?! Строитель из Нижнекамска! – заходили желваки на скулах Стефаныча.

– Ах ты, гнида! – вдруг вырывалось у лейтенанта Трофимова, которого все величали Конфуцием. Он у БМП счищал о траки с ботинок налипшую комьями грязь. «Собровец» подскочил к задержанному, оттолкнул в сторону посеревшего Стефаныча и крепко вцепился левой рукой в ворот ватника.

– Смотри в глаза! Сука! Узнаешь?! Признал свою отметину?! – Трофимов, оскалившись, с силой встряхнул боевика и в ярости ткнул пальцем в свой шрам. – Заложник! Строитель, говоришь!

«Собровец» ударил наотмашь, «чех» с разбитым носом отлетел в сторону и что-то зло зашипел в ответ.

– Ну что, Ваха! Вот и свиделись! – цедил сквозь зубы, наступая Трофимов. – Не ожидал, гаденыш? Душегуб!

Глаза у лейтенанта сверкали, на лице застыла зловещая торжествующая улыбка.

– За ребят замученных, порезанных тобой! За Кольку Куприянова! Получай, сволочь!

– Конфуций! Стой! – отчаянно заорал капитан Дудаков, бросаясь к нему. – Лейтенант Трофимов!! Отставить!!!

Но Трофимов уже сорвал с плеча «АКМ» и, не раздумывая, в упор всадил в «заложника» длинную очередь. Боевик плюхнулся, словно куль, в измочаленную траками «бэшек» грязь. Задергался. Затих.

Все от неожиданности замерли. Такого поворота событий никто не ожидал. Из-за БМП вылетел майор Сафронов, его маленькие злые глаза метали молнии, за ним спешил встревоженный капитан десантников Михайлов. Они только что о чем-то упорно спорили со старейшинами у ворот дома местного муфтия.

– Вы что, скоты безмозглые, совсем оборзели! – в бешенстве заорал майор. – Вы чего себе позволяете?! Уроды!

Над убитым стоял