Ноябрь. Последние дни командировки. Военная колонна змейкой медленно ползла по вьющейся дороге. Необходимо было успеть до темноты добраться до Хасавюрта. В воздухе искрилась и играла радугой легкая изморось. Встречный сырой ветер продирал до костей. Миновали несколько блокпостов, оборудованных как маленькие игрушечные крепости. Окопы, дзоты, мешки с песком, бетонные блоки, зарывшиеся по макушку БТРы. Вырубленные подчистую деревья и кустарники вокруг, чтобы не могли укрыться в «зеленке» снайперы или группы боевиков. Все подходы на ночь тщательно минируются, ставятся растяжки и сигнальные мины. Утром саперы их снимают, чтобы своих не отправить к праотцам. А там, где поработал «Град», лишь обгорелые обрубки стволов и выжженная перепаханная вдоль и поперек земля. На обочинах дороги кое-где попадались остовы искореженной сожженной бронетехники, которая нашла здесь последний приют еще с прошлой чеченской кампании.

Неожиданно шквал огня из гранатометов и пулеметов полоснул по колонне с пригорка. Головной и замыкающий БТРы вспыхнули как факелы. Из замаскированных укрытий пристрелянные пулеметы кинжальным огнем сеяли панику и смерть. Колонна развалилась прямо на глазах. Грохот гранат, отчаянные крики, нечеловеческие вопли раненых, автоматная бешеная трескотня, взрывы боекомплектов – все слилось в сплошной кромешный ад.

Шилов примчался, как только узнал о трагедии, разыгравшейся под Герзель-Аулом.

– Миша, Лене не говори… – шептал капитан Терентьев, с трудом разлепляя потрескавшиеся бледные губы.

– Коля, все будет хорошо, – успокаивал Шилов друга, держа его черные от гари пальцы в своих сильных ладонях и вглядываясь в серые неподвижные глаза с опаленными ресницами.

Николая увезли в операционную. Капитан, расстегнув отсыревший бушлат, подошел к окну в конце коридора, где курила группа раненых. Прикурил. До погруженного в горькие думы Шилова долетали обрывки разговора.

– Под станицей Степной во время разведки боевики накрыли его группу минометным огнем…

– Ну, думаю, кранты! Не знаю, каким чудом тогда вырвались из той передряги…

– Надо было каким-то образом вернуть тела погибших. Обратились к местным старейшинам. На переговоры выезжал сам «батя», полковник Лавров. Сошлись на том, что погибших ребят обменяют на четырех убитых чеченцев…

– Из носа и ушей течет кровь, бля! Башка трещит! Вот-вот треснет! Ничего не соображаю.

– Во время зачистки в подвале одного из домов наткнулись на солдатские останки. Вонища страшная, тела разложившиеся. Человек восемь. Жетонов, документов нет. Судя по всему, контрактники…

– Да контрактники гибнут пачками, их бросают в самые опасные места. В самое пекло.

– Командование за них никакой ответственности не несет.

– Ему плевать на них, – согласился скрюченный солдат с загипсованной рукой.

– Оно отвечает только за солдат-срочников, за них голову снимут, а на «контрактников» всем насрать…

– Контрабасов, мне один штабист говорил, даже в списки боевых потерь не включают.

– Послушать генерала Ванилова, так получается, что у нас…

– Наверняка числятся пропавшими без вести, – говорил невысокий веснушчатый парень с забинтованной грудью.

– Потери в частях «федералов» жуткие, – донеслось до Шилова. Он, прохаживаясь по длинному коридору, сжимал до хруста кулаки. Госпиталь был буквально набит ранеными. Было довольно много солдат, получивших осколочные ранения от своей же артиллерии и авиации.

«Да что же это творится? Полководцы Жуковы, твою мать! Когда же этому бардаку будет конец?» – лезли в голову мысли.

– Доктор, как он? – капитан метнулся к молодому высокому хирургу в забрызганном кровью клеенчатом фартуке, наконец-то появившемуся из операционной.

– Безнадежен. До утра, боюсь, не протянет! – глубоко затягиваясь сигаретой, устало ответил тот. Шилов в отчаянии нахлобучил шапку и направился к выходу.

– Погоди, капитан! – окликнул его хирург и исчез в операционной. Через пару минут появился и протянул капитану полстакана спирта. Выпив залпом спирт, мрачный Шилов вышел на крыльцо госпиталя.

Попытался зажечь спичку. Не получилось. Сломалась. Следущая тоже. Наконец прикурил. Начало смеркаться. На сосед