Предисловие

Словарь уфимского сленга был задуман ещё в начале 90-х годов прошлого теперь века. Я преподавал тогда на инфаке Башгоспединститута русский язык – предмет, которому на факультете с каждым годом отводилось всё меньшее количество часов, так что постепенно курс сократился до отдельных вопросов лексикологии. Однажды на практическом занятии по теме «Лексика с точки зрения сферы употребления» я обратился к аудитории с просьбой подбросить свежий жаргонный материал для иллюстрации последующих уроков. Каково же было моё удивление, когда студенты в очень короткое время собрали большую картонную коробку записей! Несколько месяцев я разбирал их и пытался как-то систематизировать. Стало очевидным, что мне, преподавателю русского языка, совершенно незнаком целый пласт русской активной лексики. Было такое впечатление, что я живу в одном мире, а мои студенты – в другом. Я стал увлечённо собирать литературу по новой для меня тематике. Тогда, после долгих лет запрета, был уже издан словарь Флегона, которого поэт А. Вознесенский называл не иначе, как Флегно, и словарь Быкова, который в то время был единственным доступным в Уфе серьёзным лексикографическим трудом, посвящённым жаргону.

Собранные материалы постепенно складывались в словарь, который составлялся с соблюдением двух основных принципов. Во-первых, включались сленговые слова, которые употреблялись жителями Уфы и её окрестностей на момент записи, то есть выдерживался принцип единства времени и пространства. Я и сейчас уверен, что создание всеохватных словарей, включающих массу разносортного материала без учета места и времени употребления лексических единиц, затрудняет работу исследователя, приводит к непониманию путей развития лексической системы языка, в частности, развития семантики слова. Во-вторых, я считал, что язык необходимо изучать в сплошном потоке без всяких усечений, и поэтому включал в словарь любой ненормативный материал, даже если он содержал слова, непристойные для произношения в обществе. И до сих пор я убеждён, что раз подобная лексика существует в языке, значит, она выполняет присущую только ей функцию и имеет право на существование. Вопрос же правомерности употребления таких слов в той или иной ситуации не является чисто филологическим, для его решения необходимо приложить усилия не только лингвистов, но и педагогов и юристов. В то время я недостаточно владел терминологией субстандарта, к тому же в литературе существовала полная терминологическая неупорядоченность в этой области исследований (в какой-то мере она сохраняется и сейчас), поэтому в словарь уфимского сленга включались все ненормативные слова. (Хотя уже тогда, рассматривая жаргон и сленг как терминологические синонимы, я для себя различал разные группы единиц, которые условно обозначал как сленг 1 и сленг 2.) Теперь я понимаю, что интуитивно было принято правильное решение, поскольку в субстандарте много периферийных явлений и в зависимости от условий употребления одни и те же единицы могут выступать как жаргонные, сленговые или просторечные.

В 90-е годы издаваться было очень трудно, да и дорого. Поэтому было решено ограничить первое издание устойчивыми сленговыми выражениями, и такая работа была завершена к 1995 году, но не увидела свет. Сейчас я этому даже рад, но в то время, когда каждые полгода кого-то выбирали во власть, я исходил много избирательных штабов, пытаясь найти деньги на издание своей брошюры. Люди удивлялись, смотрели на меня как на ненормального, и на этом всё заканчивалось: деньги были нужны всем.

Только в 2000-м году удалось выпустить первый вариант словаря, который назывался «Словарь устойчивых выражений уфимского сленга». Эта тоненькая книжка в сто двадцать страниц содержала 1340 лексических единиц и включала также рисунки студентов-худграфовцев, проиллюстрировавших отдельные выражения, а также обратный словарь уфимского сленга, который, как я считал, может показать активность различных сленговых словообразовательных моделей и выявить продуктивные сленговые суффиксы. При всём лексикографическом несовершенстве и наивности, это издание дорого мне. Помню, как я боялся,