2015. Испания, Кадис

– Да ну тебя. Если уж выбирать меньшее из зол, то расти быком для корриды куда лучше, чем быком для бифштекса. Победил разок матадора – и вот уже пенсия где-то на прекрасной ферме. А в загоне, объевшись гормонов, особо не до героизма. Да и зачем он там? Чтобы раньше времени забили?

Мы развлекались философскими беседами на кухне какого-то забытого богом хостела на краю Андалусии, над которой, а заодно и над нами, вопреки вековым традициям уже вторую неделю издевалась небесная канцелярия. Было слышно, как в ведро, поставленное у стойки регистрации, то и дело постукивает дождь. Теперь понятно, почему сутки тут стоят всего 12 евро.

Вид этой то и дело опорожняемой жестяной тары и отметка в 15 градусов на термометре общей комнаты на шестерых меня настолько опечалили при заселении, что, усевшись прямо так, в куртке, на первый этаж двухъярусной кровати, я заплакала: отличный выбор отпускника из Северной Европы в период рождественских праздников. Осталось только их еще встретить с температурой.

Вдруг через туман слез вижу перед собой темнокожую руку, которая на манер фокусника раскрывает передо мной печеньки. Такие же, миндальные, покрытые белой глазурью, сейчас, неделями позже, припасены у нас к чаю.

– Это волшебное лакомство, guapa,[1 - «Красотка» (исп.). Guapo – красавец. Это в Испания очень распространенная форма людей обращения друг к другу.] превращает слезы в смех. – Произнес только что вошедший, по всей видимости, сосед по комнате, коверкая испанский. Широченно раскрывавшийся при этом рот и громкость выше среднего выдавали акцент выходца из бывшей французской колонии в Африке. Моя нетолерантная подруга таких называет просто: «шахтерами» (сами догадайтесь, почему).

«Пожалуйста, не говори по-английски: я не перенесу этого издевательства над языком», – подумала я, уже и позабыв про свою печаль.

– Дэнькью, маай френд. – Сама же зачем-то спровоцировала его перейти на английский, не сумев побороть желание передразнить африканский акцент.

– А-а-а, как у тебя здорово получилось, ха-ха-ха!

Убедившись, что «волшебство» начало действовать, он представился как бэкпекер. Об этом и так можно догадаться, ведь за спиной у парня был большущий тюк. Хотя в полном размере его рюкзак предстал, только когда с плеч отправился на пол: моя сумка весом 20 кг в сравнении с ним выглядела ручной кладью.

Внушительных размеров был и сам сосед: казалось, мощи ему добавлял даже цвет кожи – работника шахты, но по добыче не угля черного, а, скажем, урана сильно-коричневого. Настоящего своего имени он раскрывать не пожелал, сославшись на его сложность, попросил звать его Жаном (прибыл, мол, из Франции) и тут же перевел тему, дескать, почему мадмуазель сопли размазывала. Я честно ответила: «От холода». Разве ради него я перлась сюда из Эстонии? Еле сдержав смех, он ушел и через некоторое время вернулся с двумя дополнительными пледами. Так я и спала две недели кряду аж под тремя одеялами.

О самом Жане удалось узнать только то, что он приехал в Кадис утром и вечером намеревается не изменять своей традиции: по прибытии в прибрежный город он всегда проводит одну ночь на пляже в палатке.

Неважно, что хлещет дождь, на море шторм, того и гляди вода подступит к набережной… Не самая комфортная температура и дыры в крыше хостела внезапно показались мне более чем приемлемыми условиями проживания. Я утерла слезы и предложила бэкпекеру чайку на дорожку.

Рассказав пару баек, он действительно отправился к морю и явился на следующий день совершенно здоровым и бодрым, чего точно нельзя было сказать обо мне, скоротавшей ночь, без конца сморкаясь и пытаясь замотать одеялом голову так, чтобы в нее не дуло от окна, но при этом слышать рассказы сумасшедшей старушки из Австралии, которая балаболила без умолку.

– Ой, дорогая, мой муж выбросился бы из окна, окажись он в таких условиях. Ты, кстати, в курсе, что горячая вода только по вечерам бывает? А Джон обожал плескаться по утрам… Он был привязан к домашнему комфорту и совсем не любил путешествовать. Меня дом без него не радует, вот я и пустилась в странствия, когда он умер…

И каждый раз предста