Камень соблазна
Николя Бюри
«Задача вымысла в том, чтобы читатель попробовал на вкус кровь персонажа, которая обычно не бежит по жилам биографических сочинений». Николя Бюри Роман-жизнеописание Жана Кальвина (1509–1564), основоположника крупнейшего течения в протестантизме, богослова, ученого, писателя и государственного деятеля. Автор представляет основные вехи жизненного пути своего героя, показывая, как скромный, любознательный юноша превращается в мрачного фанатика, железной рукой созидающего новый мир. Эта книга, прежде всего, о вере и неверии. О том как вера превращает любознательного юношу, студента Сорбонны Жана Ковена в жестокого диктатора Женевы Жана Кальвина, о том, как благие намерения становятся корнями властолюбия, жестокости и, в конце концов, – предательства…
Николя Бюри
Камень соблазна
© «Текст», 2014.
* * *
Десять лет назад я гулял с Домиником Ноблем в женевском Парке бастионов. Подле Стены Реформации разговор зашел о Кальвине, и мы написали сценарий фильма, который лег в основу этого романа.
Иисус Христос не стал бы ни Спасителем мира, ни основанием Церкви, ни истинным Христом, если бы Он не был камнем соблазна.
Жан Кальвин
«Бог да сохранит вас всех, знатных и убогих,
Сирых и богатых, все сюда идите…»
Маленький актер произносит свой текст. Зал заполнен детьми из Женевской академии. Неожиданно щеки мои западают, втягиваются внутрь тела. В груди что-то щелкает, из нее вырывается хрип, похожий на карканье ворона. Из горла выскальзывает красноватое облачко. Все замирает. Я пытаюсь вслушиваться в слова, но отверстый рот ребенка нем. Детский взгляд ловит мой взор. Я словно вновь смотрю на мир глазами мальчишки. И в этой тишине из его уст я слышу слова драмы моей собственной жизни, начавшейся в день похорон Жанны Ковен, моей матери. Ибо мне кажется, что по-настоящему она родила меня в день собственной смерти.
I. О сне души
Гроб раскачивался где-то впереди. Его резкие движения отзывались в моей груди. Следуя за нуайонскими клириками, сопровождавшими ее останки, отец сильной рукой прижимал меня к своей длинной ноге. Я скользил по мостовой. Зима 1515 года засыпала край слоем снега толщиной в три фута, окутала город белым покрывалом. При каждом шаге меня приподнимали, заставляя двигаться в ногу с процессией. Жерар Ковен шагал словно марионетка, глаза его были полны слез.
Господь прибрал ее за три дня. За ничтожно малое время капля черной желчи испортила материнскую кровь. Кровь моей матери. Вот так. Я не понимал, как Бог мог допустить такую грубую ошибку.
Когда похоронная процессия приблизилась к Нуайонскому собору, его вид парализовал меня. Собор выглядел иначе, чем обычно. Он больше не вселял уверенность в своем заступничестве, не являл внятное взору величие. Непроницаемая маска. Струившиеся с неба черные слезы ветвистым узором растекались по серому камню. Зев, собирающийся поглотить мою мать.
Когда мы подошли к лестнице, зазвонил колокол.
Словно голуби возле краюшки, на паперти теснились нищие. Сдавленный толпой, я больше ничего не видел, а потому вцепился в руку отца.
Из открывшейся двери хлынул свет несметного множества свечей. Перед Жераром Ковеном толпа расступилась. Он рассек ее словно клинок. При виде его угрюмого от природы лица все сами освобождали место. Я шел за ним. Внутри оказалось шумно и суматошно. Спокойствия не было.
Золоченые облачения священников, сверкавшие в пламени свечей, отбрасывали колдовские блики на белый мрамор.
Перед алтарем отец отпустил мою руку.
Пытаясь рассеять тяжкое впечатление от церковного морока, окутавшего меня словно сумерки, я перенес свое внимание на останки.
Стоя напротив гроба, установленного на катафалке, придавшем ему небольшой наклон, я увидел покойницу под каким-то непонятным углом. Лицо ее перестало существовать. Передо мной был нос, две дыры. Я гадал, через какое отверстие душа могла вылететь из тела, а потом из этих стен. И догадка начинала приобретать совершенно конкретные очертания. Обежав взором огромное пространство свода, я снова уставился на нос. Почем