Сухарева башня

Татьяна Щербина

«…Мне не понравилось всё. Сначала слово – когда мама сказала, что мы переезжаем на Колхозную площадь. Я, десятилетняя, о колхозах знала только «одет как колхозник» и «рассуждаешь как колхозник». Сочувствия у москвичей несчастные рабы, лишенные паспортов и прав, субститут уничтоженного крестьянства, не вызывали. Просто была такая данность: дикари-колхозники…»

Татьяна Щербина

Сухарева башня

Мне не понравилось всё. Сначала слово – когда мама сказала, что мы переезжаем на Колхозную площадь. Я, десятилетняя, о колхозах знала только «одет как колхозник» и «рассуждаешь как колхозник». Сочувствия у москвичей несчастные рабы, лишенные паспортов и прав, субститут уничтоженного крестьянства, не вызывали. Просто была такая данность: дикари-колхозники.

Утешать колхозников должны были официальные почести. «Колхозной» площадь назвали в 1934 году, до этого она была Сухаревской. Знаменитая Сухарева башня, построенная при Петре и давшая название площади, была разрушена по приказу Сталина в 1934 году. В 1919-м ее отреставрировали – когда реставрируют старую Москву, всегда кажется, что на века. А потом раз – и нет ничего. Нет башни – нет и той площади. В Колхозную ее переименовали в честь I Съезда колхозников-ударников, который созвали на замену башне. У башни слава высокоумная – первое учебное заведение в России, Морская навигацкая школа; кроме того, Яков Брюс, сподвижник Петра и один из самых образованных людей России, проводил там встречи интеллектуалов и соорудил обсерваторию, отчего молва прозвала его чернокнижником и «колдуном с Сухаревой башни». Говорили, будто после смерти Брюса в стенах башни замуровали его чародейские книги и будто бы дух его витает окрест.

Доходим пешком до Смоленской площади (жили мы возле Арбатской), садимся на троллейбус «Б» и бесконечно долго ползем по Садовому кольцу. Колхозная показалась мне краем света. Когда-то она таким и была: Сухареву башню построили в 1695-м, а веком раньше тут кончалась Москва и начинался Земляной город, ныне Садовое кольцо. От Белого города, окруженного крепостной стеной, собственно Москвы, Земляной был отделен стенами с башнями – всё деревянное, плюс рвом и валом, чтоб враг не прорвался к Кремлю, хотя его и так окружали три круга крепостных стен. Стена Земляного города стала четвертой. И вот появляется первая каменная башня, над Сретенскими воротами (ныне – пересечение Сухаревской площади и Сретенки) – высокая, искусная, восхищавшая всех, кто ее видел, даже маркиза де Кюстина. Сухарева башня, шедевр русского зодчества, простояла больше двух веков – для России это долго. Обычно жизнь тут меняется быстро: двадцать-тридцать лет – уже другая эпоха, и вид у Москвы другой.

Дом, в который мы приехали, был старым, тридцатипятилетним, странным – конструктивистским с ампирными колоннами. Мрачный, темно-серый, с маленькими окнами, выходящими на площадь, маленькой дверью подъезда, за которой сразу начиналась узкая лестница с обгрызенными временем ступенями. Будто пробираешься через черный ход – в нашем арбатском доме, не бог весть каком, но все же, их было два: парадный и тот, по которому выносили мусор, – черный. Вошли в квартиру, и мое тепличное детское сердце чуть не остановилось. Стены были темно-фиолетового, почти черного цвета, над столом нависал тканый оранжевый абажур, а поскольку шла зима, сплошные сумерки, квартира выглядела каким-то бункером с кругом тусклого свечения посередине. За большими окнами, выходившими во двор, покачивались черные голые ветки, будто черти махали нам руками – привет новичкам!

– Тебе нравится квартира, детка? – нарочито елейным голосом спросила мама.

– Не нравится, – громко, так, чтоб услышали хозяева, сказала я. Ведь если они услышат, что мне не нравится, то обидятся и прогонят нас, и мы будем по-прежнему жить в своем уютном арбатском переулке. И дед не уедет в коммуналку, а мы с мамой и бабушкой – в этот черный колодец. Напрасно я думала, что чувства в квартирном вопросе играют роль. Это вопрос жесткий. Им надо съезжаться, нам разъезжаться – и я еще не знаю, зачем – вариантов в центре немного. Это центр? Да центр это