Вышибленный зуб поставили на место

Ролан Быков

«…Мы тогда жили социально неразделенными. В коммуналке с сорока тремя комнатами и одной кухней – и работник МИДа, и директор зверосовхоза, и уборщица ликеро-водочного завода. Постепенно дом все беднее и беднее становился, более пролетарским, но он не стал Вороньей слободкой. Это был странный дом…»

Ролан Быков

Вышибленный зуб поставили на место

Москва резко вошла в мое сердце с самого детства. Она была и остается моим вечным праздником. День мой начинался с крика – я визжал от радости, что живу. Вставал я очень рано – в пять-полшестого утра, и получал от отца за то, что не даю ему выспаться. И я убегал в Москву! Падал в нее с утра и приходил только ночью. В семье меня звали квартирантом. Моей квартирой был весь этот город – моя дорогая Зацепа, Павелецкий вокзал, Щипок, Балчуг, Воробьевы горы, парк культуры, Сокольники, Нескучный сад. Все это было пространством моего детства с самого раннего возраста – лет с пяти.

Мы тогда жили социально неразделенными. В коммуналке с сорока тремя комнатами и одной кухней – и работник МИДа, и директор зверосовхоза, и уборщица ликеро-водочного завода. Постепенно дом все беднее и беднее становился, более пролетарским, но он не стал Вороньей слободкой. Это был странный дом.

Жили мы напротив Зацепского рынка. Если есть чудо из бетона и стекла, то рынок был чудом из стекла и фанеры. Огромное здание рядом с маленьким невзрачным тогда Павелецким вокзалом. И когда немцы бомбили наш район, то, очевидно, они подумали, что это стеклянное сооружение и есть вокзал, и рынок был разгромлен до основания. Когда мы вышли из бомбоубежища, был страшный ветер, срывались горящие железные листы с крыш и, гремя, как Змеи Горынычи, летали над Зацепой. Страшное зрелище.

Как ни странно, самый праздник был не Новый год, а Первое мая. «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля» – эта песня была в крови московского мальчика, а я московский мальчик. И самое главное во всей довоенной жизни было – Первого мая оказаться ближе к Красной площади. Однажды, мне было тогда лет восемь, я пробрался на крышу ГУМа, но слишком рано – всех нас сняла милиция, и мы не увидели парад… Мы тогда делились на ватаги. Были знаменитые дворы – Ульяновка, Маршировка, наш дом назывался Пекарный, потому что в нем находилась пекарня. Я получил очень жестокое амплуа – малышка. Малышка идет впереди всех, далеко впереди, и задирается. Это было, конечно, хулиганством. Надо было плюнуть, подставить ножку, кинуть чем-то. За это я получал первым, подходила ватага и говорила: чего маленького обижаешь? Знаменитая схема жизни и развлечений московских переулков и улиц довоенного времени. Если честно говорить, было страшно, но когда ты играешь роль, то страшно – не страшно, ты идешь, и ничего нельзя сделать, это наше ролевое участие в жизни. Амплуа это, наверное, и определило где-то мою жизнь – не бояться получить, идти первым.