Похороны охотника

Евгений Мамонтов

Сыщик-любитель Пантелеев и фотограф Прохоров, человек с достаточно темным прошлым, – приятели. Пантелеев случайно узнает от товарища об уже раскрытом преступлении, некие детали которого так и остались загадкой. В итоге мужчины сами оказываются на месте подозреваемых и теперь должны опередить преступника, чтобы не угодить за решетку. Проводя собственное расследование, герои оказываются участниками странных событий. Теперь Пантелеев подозревает своего друга, но, как на зло, попадает в тюрьму. Прохоров предпринимает решительный шаг, чтобы доказать невиновность товарища. Сыщики даже не подозревают, что своим расследованием подготавливали жестокое преступление, которое придется совершить одному из них.

Евгений Мамонтов

Похороны охотника

Мир – только отражение твоего взгляда.

(банальность)

Марина Егоровна Люсина, пенсионерка с голубыми ладонями, в китайском халате и бигудях, вошла утром в кухню, когда жилец, фотограф Прохоров, которому она сдавала комнату, варил себе овсяную кашу на воде.

– Украли! – сказала, разведя синеватыми ладонями, старушка, – украли самую лучшую кастрюлю у меня.

– Доброе утро, Марина Егоровна! – сказал фотограф Прохоров.

– Такая вся эмалированная, с цветочком на боку.

– Кто же мог у вас кастрюлю украсть? – сказал жилец, помешивая кашу.

– А кто его знает… Может жильцы, постояльцы…

– Я не брал, Марина Егоровна, честное слово.

– Да что вы, Сашенька, я же разве на вас говорю! Вы человек серьезный. Это у меня как-то две девки жили. Ну, такие непотребные, вот они, наверное, и украли.

– И на что же им, «непотребным», кастрюля? Кстати, это не она вот там, на подоконнике стоит?

– Батюшки, а я ее ищу. Вот спасибо вам!

Прохоров сварил кашу и ждал, когда она остынет в тарелке. Смотрел в окно. Было тридцатое апреля. Подходил срок платить за аренду фотоателье. В прошлом месяце он не доплатил треть суммы. С позапрошлого месяца не мог отдать долг приятелю, который его тогда выручил. И вот теперь, видимо, придется опять занимать:

– Что? – спросил он.

– Ничего, – ответила Марина Егоровна, – я говорю, дочка вышла за железнодорожника. Вроде бы хорошо, потому что бесплатный проезд раз в год на поезде.

Марина Егоровна была словоохотлива и рассказывала бесконечные, часто повторяющиеся истории.

– Да, за железнодорожника, – повторила она, – Видный такой парень. Она в белом платье и фате, а он в форме железнодорожной, черной, высокий такой. Я вам фотокарточку покажу, если найду. Его потом посадили.

– Кого?

– Железнодорожника, зятя моего. Он квартиры грабил.

– Надо же, – ответил Прохоров, неторопливо помешивая кашу.

– И странно так грабил. Ничего не брал.

– Как это?

– А вот так. Все перевернет вверх дном, обивку на диванах и креслах вспорет, подушки порежет, а брать ничего не берет.

– Сумасшедший?

– Его обследовали в институте психиатрии. Сказали нормальный. Ну, а потом уже посадили. А Зоя с ним не развелась. Она принципиальная.

– М-гу, понятно… – Прохоров подошел к раковине, отвинтил старый медный кран и стал мыть тарелку под узенькой струйкой воды.

– Так вот, как раз непонятно, – настаивала Марина Егоровна, наливая чай в блюдце. Она пила подряд пять чашек и все из блюдца.

«И за квартиру через неделю платить», – вспомнил Прохоров.

– Я так думаю, искал он что-то, а найти никак не мог…

– Ну, спасибо за компанию, я пошел.

– На демонстрацию?

– Демонстрация завтра. Я на работу.

– А на демонстрацию не пойдете завтра?

– Нет.

– А я обожаю первое мая! – сказала Марина Егоровна и глаза ее вспыхнули молодым огнем.

Единственное дерево в узком каменном дворе недавно распустилось, и свежая зелень на фоне сырых стен тихо радовала глаз. К фотографу подбежал мальчик Славка.

– Дядя Саша, вы в мастерскую?

– Здравствуй, Славка. Не в мастерскую, а в ателье.

– Ну, да. Можно мне с вами?

– А ты чего не в школе?

– Я с физкультуры отпросился, у меня нога болит.

Они зашагали вдвоем через низкую, темную арку, в которую с улицы залетали солнечные стрелы, пущенные стекла