Свет негасимый

«Время коротко, вечность бездонна…»

Время коротко, вечность бездонна,

Быстро реки забвенья текут.

Русской болью цветёт белладонна,

Русской кровью гвоздики цветут.

Жизнь ли сделала память безликой

Или жажда надеть белый фрак, —

Скифской мудростью, вольной и дикой,

Апеллирует каждый бедняк.

Всё в теории ровно и гладко,

Мол, Россия, как прежде, жива,

Временами нам было не сладко, —

Все стояли у смертного рва,

Но вожди нас вели к коммунизму,

Не хватило до счастья чуть-чуть.

Мы справляем кровавую тризну,

Проторив свой особенный путь.

Но когда-то мы станем свободны

От врагов, от вождей, от себя!

Были Молоху жертвы угодны,

Мы взрослели, друг друга гнобя!

Мы, – спириты советских кумиров, —

Вызываем их тени из тьмы,

Мы латаем по-прежнему дыры

У своей добровольной тюрьмы.

Мы – сироты, бастарды, скитальцы,

Разномастное с виду вражьё,

Мановением горского пальца

Встанем, коли случись, под ружьё.

Снова будем верны и послушны,

Снова, будущность в гневе кроша,

Мы останемся единодушны

В том, как наша земля хороша!

И, омывшись отеческой кровью,

Поминая вождя, как Христа,

Будем рьяно, с сыновней любовью

Перекладины шкурить креста.

Будем бой славословить во имя

Наших горьких великих побед,

И кичиться впоследствии ими,

И статистикой жертвенных смет…

Время коротко, вечность бездонна,

Быстро реки забвенья текут.

Русской болью цветёт белладонна,

Русской кровью гвоздики цветут.

«Сколько вас, потомков палачей?»

Сколько вас, потомков палачей?

Сколько нас, потомков не доживших?

Сквозь потоки пламенных речей

Проступает кровь отговоривших.

Проступают кости из земли,

Черепа их скалятся пустые

Из коммунистической дали,

Где гремели годы огневые…

Люди-звери жили нелегко,

Вертухай – службишка непростая.

А до Бога больно высоко,

Лишь душа до Бога долетает.

Этот зэк сидит за колоски, —

Вор и враг, – ограбил государство…

У того, вон, белые виски,

Тоже враг, исполненный коварства.

Он прошёл войну, тая вражду,

Но его характер бьёт рекорды:

Справил ежедневную нужду

И подтёр дыру усатой мордой.

А теперь – кайло ему в обним,

Кулаком в проштрафленное дышло.

Сдохнет, доходяга, хрен бы с ним,

По советским заповедям вышло.

А вот этот, худенький, – шпион.

Есть статья: «без права переписки».

Саботажник, сука, гнида он,

Первый кандидат в расстрельном списке.

Тысячи и тысячи голов

Бритыми затылками стучали

В небеса и скатывались в ров.

Надо рвом молитвы не звучали.

Нет в рабочем царстве пустяков:

Все за всеми смотрят пуще глаза.

Заметали в лагерь остряков, —

Не шутите лишнего, заразы.

Ночью брали этих чудаков.

А потом – собаки и бушлаты…

Что от них осталось, кроме слов

«Враг народа»? А тайга богата,

И стоят там пору по сию

Лагерные вышки, да бараки…

Посмотри-ка, жили, как в раю,

Всё, что говорят об этом, – враки!

Раз казнили, значит, поделом,

Все они враги и недоноски!

Вождь боролся истинно со злом.

Он оставил от себя обноски,

Бомбу, да каналы и мосты,

И победу из костей сограждан…

Не надейся, будешь там и ты,

В смертном рву, где отомщенья жаждут,

Где напрасных жертв не перечесть,

Где забыты имена и даты…

Но один закон под небом есть —

Повторить забытое когда-то.

Много надо телу, а душа

Ничего земного не приемлет.

Кости безымянные кроша,

Время зла спускается на землю.

А стране – каналы и мосты,

Золото, урановые копи…

Черепов грядущие пласты

Занесут пески и спрячут топи.

«Тебе о том расскажу, как снятся чужие сны…»

Тебе о том расскажу, как снятся чужие сны,

Как инеем звёздным поутру покрыты розы,

Как тает месяц над нежным лицом весны,

И как высыхают мои на подушке слёзы.

Ещё расскажу, как живу далеко и не здесь,

Как чувствую тело чужим, сознанье усталым,

Как воздух сжимается в горле, кончается весь,

И вновь не вдохнуть его, тут его слишком мало.

А, впрочем, тебе знать всё это совсем ни к чему,

Зачем же нам кара д