Светлячки

Иван Аврамов

Иногда в капле воды отражается весь мир. Иногда внезапного тоненького лучика солнца, проникшего сквозь занавеси, достаточно, чтобы осветить всю комнату. Иногда одной строкой можно передать содержание целого романа, классический пример – «Анна Каренина» Л. Толстого: «Анна, жена влиятельного, в летах, сановника, полюбила молодого блестящего офицера Вронского, но тот потом к ней охладел, и Анна бросилась под поезд». Иногда в нескольких словах можно выразить глубокую мысль, а в нескольких абзацах очертить суть целого явления, сконцентрировать на нем внимание читателя. «Светлячки» киевского писателя Ивана Аврамова, на наш взгляд, именно такой формой подачи литературного материала и отличаются. Это краткие, лаконичные размышления по тому или иному поводу, это меткие, умещающиеся в несколько фраз, наблюдения, это сравнения, для которых вполне хватит нескольких слов-кирпичиков, это минимум словесных нот, интонационно окрашенных так, чтобы читатель загрустил или улыбнулся. Жизнь в самых разнообразных ее проявлениях предстает в «Светлячках» в спрессованном виде. И, как нам кажется, знакомиться, благодаря этим миниатюрам, с разными гранями бытия не менее интересно, нежели погружаться в его глубины, читая большое, развернутое повествование. Итак, «Светлячки» – точечно маленькие, но вполне яркие «фонарики» целенаправленного действия…

Иван Аврамов

Светлячки

Из писательской тетради

Был он трубач, и когда после долгого отсутствия приезжал в родное село, то на последнем перекрестке, откуда до дома уже рукой подать, останавливался, бросал сумки наземь, вынимал из футляра трубу и первый чистый, сильный и печальный звук пронзал настоянную на столетиях тишину, а все последующие, складываясь в щемящий ноктюрн, обгоняли друг друга, и от плача трубы с соцветий укропа на материнском огороде осыпалась желтая пыльца, и навстречу сыну бежала уже сама мать, и смыкала на его шее руки, пахнущие увядающей картофельной ботвой, пасленами и сыроватой горечью сорных трав; он целовал ее лицо, тыкался носом в худенькие усыхающие плечи, и не только ее руки, но и вся мама пахла огородом, домом, колодезной водой, теплыми тельцами неоперившихся голубят, цветочной прохладой палисадника.

Так было много раз. Но однажды, едва возвратясь из зарубежных гастролей, он рванул на три денька к матери, и замер на перекрестке, и от печального, сильного взрыда трубы качнулись задумчивые подсолнухи, будто стряхивая с себя надоевших пчел, и чистая, исторгаемая из блестящего зева трубы печаль нарастала, крепла, точно предчувствуя близкую коду, хотела выплеснуться вся, до капельки. Но в калитке дома никто не промелькнул, никто не выбежал навстречу по усеянной разноцветными угольными огарками улице. Соседи сказали: маму твою похоронили вчера.

* * *

Куда, куда делась моя юность? Заплутала в роскошной, пыльной урзуфской лебеде, осыпалась долу черными семенами вошедшей в осень щерицы, взмахом весла ушла в чуть подсоленную азовскую воду, гроздью «пловая», облепленной воздушными пузырьками, опустилась на дно колодезного, наполненного с краями, ведра, спелым «кальвилем снежным» ухнула в траву отцовского сада? Наверное…

* * *

Далекий, не по крови родич (брат мужа моей двоюродной тетки), длинный, как верста с гаком, донской казак, а ныне давно уж мариуполец дядя Коля с немыслимо синими и безгрешными, как у младенца, глазами, рассказывал: «В тридцать втором, когда был страшный голод, умерли в одночасье моя бабушка Феона и наша соседка тетя Маруся. Сколотили из каких-то щепок гробы, выкопали одну могилу, а на вторую сил уже не достало. Так и положили их – друг на дружку. Через год или два, когда малость поокрепли мы, отъелись, решили все-таки сделать по-людски, по-христиански. Раскопали могилу – бабушка наша лежала сверху, ну и не удержались, открыли гроб. Посмотрели и обомлели: у бабушки Феоны полные жмени волос. Значит, закопали мы ее живую. Значит, очнулась она, все поняла и начала рвать на себе волосы. Иначе откуда у нее полные жмени волос?»

* * *

Теща моя, Вера Петровна Хорольская, искусная рассказчица, поведала мне много занимательных историй из той