Часть первая.

Вольтижеры

Вольтижеры – отряды стрелков,

с недавнего времени (с 18… года)

набираемые правительством

для того,чтобы они заодно

с жандармами помогали полиции.

    П. Мериме

Мальчику шесть лет. Он гуляет с детьми по бульвару под опекой Елены Ивановны. Он свободен. В кармане у него револьвер. Он с наслаждением ощупывает его ребристую рукоятку. Это лучше, чем подарок. Он его нашел. Правда, на рукоятке царапина. Но это ничего. Наоборот. Значит, он уже был в деле. Мальчик подходит к скамейке. На ней, накрывшись газетами, лежит старушка. Она безмятежно храпит, под скамейкой пустая бутылка. Мальчик смотрит на старушку. Кажется, и тогда так было, когда он сильный и взрослый шел по бульвару. По сухим шуршащим листьям… Елена Ивановна болтает со знакомой теткой. Если он заступит за черту, она закричит пронзительно: «Женя! Вернись!» А когда он подойдет, скажет: «Поиграй с ребятами! Не надо далеко уходить!» Он обходит спящую старушку и присаживается за скамейкой. От старушки исходит скверный запах, хоть нос зажимай! Хочется опробовать оружие. Он достает револьвер. Тяжелый… Не какая-нибудь там игрушка! То, что он собирается сделать, нехорошо. Но это уже сильнее любого запрета. Он стреляет у самого ее уха. И, замерев, ждет. Старушка делает протяжный хриплый вдох и… продолжает сладко храпеть. Ему досадно и весело одновременно. Он снова идет по бульвару…

Глава первая.

Привет, оружие!

Евгений Павлович вышел из электрички. На платформе кроме него никого не было. Он спустился вниз по ступенькам. И уверенно пошел мимо железнодорожного переезда к мосту. Слабо тлели лампы редких фонарей. Слева за бетонным забором темнели корпуса завода. «Ну и местечко! – с тревожным любопытством подумал Евгений Павлович. – Вот где душегубством-то заниматься! Лучше не найти!» Он вышел на мост. Внизу прожекторы полосами выхватывали из темноты железнодорожные пути. Они то шли параллельно, то ненадолго скрещивались, чтобы снова разбежаться. Изредка с гулом проносились тепловозы. Женский голос, многократно усиленный динамиками, монотонно и раскатисто возвестил: «Маневровый! Перегоните седьмой на второй!»

– Нинка! Ты? – крикнул в темноту Евгений Павлович и спустился вниз по насыпи, продираясь сквозь кусты.

«Наверняка, здоровый зад, большая грудь. А лицо простое, милое и глаза озорные. Вечером водка, капуста и, возможно, даже колбаса…» – представил он себе идиллическую картину. Пошел по шпалам. Добрался до небольшого кирпичного домика посреди путей. В диспетчерской сидела Нинка и гундосила в микрофон.

– Привет! – сказал ей Евгений Павлович.

– Привет! – ответила Нинка, повернув голову.

– Я вот зашел… это… поболтать в общем. А вечером можно было бы к тебе… Да вот, видишь, повестка! – Он достал из кармана бумажку и покрутил ею в воздухе. – Наверно, сегодня уж не получится.

– Я тоже сегодня не могу, – с сожалением сказала Нинка. – Полно работы! Один маневровый всю душу вынул!

– Тогда в другой раз! – предложил Евгений Павлович.

– Смотри, не обмани! – Она шутливо погрозила пальцем и снова запричитала в микрофон: «Седьмой! Ну кому сказано! Перегони на второй!»

Евгений Павлович выбрался снова на дорогу и подумал: «Нельзя так упрощенно представлять рабочий класс! Ведь, наверняка, все по-другому! И никакая там не Нинка, а… Верка! Небось костлявая, с нечистым лицом… И нечего к ней и ходить! У них, по-видимому, точно такое же верное в кавычках представление об интеллигенции… Надо будет в следующий раз узнать у Нинки. Не забыть! – приказал он себе. – А что интеллигенция? Всегда боится власти, презирает ее и лебезит перед ней. Тьфу на нее! Прости господи!» – перекрестился Евгений Павлович и потрогал в кармане повестку, пытаясь угадать, только ли ему повезло или же многих накрыло.

Невольно ускорил шаги. Справа виднелся забор с колючей проволокой наверху. За ним находилась овощная база. Оттуда пробивалась крепкая вонь от гниющих овощей. Раньше Евгения Павловича частенько посылали туда вместе с другими от института. По-прежнему вокруг не было ни души. «А ведь мог бы рисовать не хуже Сальвадора Дали! – неожиданно пришло ему на ум. – Ей-богу! Не