Люди чудь

Мальчишка радостный

смеется:

«Жизнь впереди, всё удаётся,

Открою звёзды и моря,

Найду дворцы из хрусталя!»

Но крутит ветер у виска:

«Познай уж лучше ты себя».

Но вот уж старец горд и славен,

Уже заслуженный по праву…

Но крутит ветер у виска:

«Ты не познал себя пока».

«Господи, ну что же я за человек-то такой, почему у меня всё не как у людей», бормочет хлюпенький мужичонка, с белыми, как снег, волосами и голубыми, почти без зрачков, глазами. Это Лёнчик, ему уже тридцать пять, но его всё равно называют Лёнчиком. Он всегда был похож скорее на девушку, нежели на парня. Тоненький, с белой и нежной кожей. С огромными голубыми глазами на почти детском лице. Да и в тридцать пять на мужика он не тянул: и силёнок маловато, да и ни выпить, ни закусить. Благо поселок маленький, все знают Лёнчика и особо не обращают внимания ни на его внешность, ни на его причуды.

«Если бы не Галя моя, если бы не Галя – пропал бы давно», – часто говорил он. Они с Галей с самого детского сада вместе. Вот как в садике встретились, так почти и не расставались. А чего им расставаться-то, коли они друг без дружки жить не могли. Так и росли: не разлей вода. Галя, крепкая, рослая девочка, была для Лёнчика и заступницей, и утешительницей. Ребята долго дразнили их, пока парочка не повзрослела. Сколько уж лет прошло, их ровесники кто по второму, а кто и третьему разу уже женились, а у Лёнчика с Галей медовый месяц ещё продолжается. Лёнчик говорит, что одной жизни не хватит чтобы любовь у них закончилась. Да любовь, любовь… пусть теперь он сам обо всём расскажет.

К примеру, занимаемся мы с Галей чем-либо по хозяйству, ну, там гребём-косим или на огороде работаем, или она стирается. Смотрю я на неё, любуюсь. Волосы всегда на затылке в калач зашпилены, а вокруг кудряшки, и на висках, и на шее. Подойду я к Гале тихонько и пальчиком трогаю колечко у неё на шее, а она хитро так поглядит на меня и вдруг вся вспыхнет, и глаза как угольки сделаются. В день таких случаев раза по три-то бывает, а ночью мы не вместе спим, на разных кроватях, а иначе спать нам не придётся вовсе.

Помоложе-то когда были, всё на праздники к друзьям или родне пировать ходили. Галя моя петь-плясать мастерица, а я три стопочки и спать, тарелки только отодвину и сплю себе, никому не мешаю. Но после одного случая Галя стала меня дома оставлять. И до сих пор я ни на какие свадьбы и проводы не хожу, да и что мне там делать, спать-то я и дома могу.

А случай был вот какой. Пировали мы у своих, племянника в армию провожали. Пока за столом сидели – стопочка, другая, третья. Я спать, а остальные под гармошку петь и плясать. Сплю я значит, а сам думаю: а что там моя Галя делает и с кем пляшет? Ревность, значит, у меня взыграла. А чего ревновать? Красавчик-то наш Василий попытался однажды за Галей поухаживать, ну и нарвался на её кулак. До сих пор ещё зуб передний не вставил. Ну так вот, сплю я, а сам думаю, как бы мне незаметно понаблюдать, как там моя Галя отплясывает. Сполз я тихонько под стол, а скатерть была чуть не до пола, как же, думаю, понаблюдать-то. Вот был бы я котом, было бы проще. Смотрю, а у меня и правда вместо рук лапы образовались, и шерсть, и хвост. Вот и хорошо, думаю. Выглянул я из-под скатерти, смотрю, все пляшут, и Галя моя тоже. Устроился я поудобнее, скатёрку на ушах придерживаю, как платочек, и поглядываю себе. А что, кто на кота-то, думаю, внимание будет обращать? Но гости стали останавливаться и на меня смотреть. А чего на меня смотреть – кота не видели, что ли? Надо мяукнуть, чтобы отстали. И мяукнул. Тут и Галя на меня смотреть стала, и глаза у неё стали круглые. Подошла она ко мне, вытащила из-под стола и домой повела. А я всю дорогу орал, потому что Галя мне на хвост всё время наступала. Галя-то ничему не удивилась, она меня с детства знает, и это для неё не впервой. Я, видите ли, в деда уродился, он у нас чудаком был и такой же щупленький и тоненький, как я, а на голове белый пушок, как у меня; он мне всегда говорил: «Если ты проснёшься и какие странные вещи увидишь, то делай вид, что ничего не видишь и всё нормально». Я пока этому обучился, кем и