Тара

Thousands are sailing

Again across the ocean

Where the hand of opportunity

Draws tickets in a lottery

Postcards we're mailing

Of sky-blue skies and oceans

From rooms the daylight never sees

Where lights don't glow on Christmas trees

But we dance to the music

And we dance

The Pogues «Thousands are sailing»

(By Phillip Chevron (1988))

0:1. Попутка

Вокзал всегда остается вокзалом, какой бы транспорт с него не отправлялся. На второй неделе ожидания окончательно начинаешь воспринимать проходящих мимо как монотонный видеоряд. Поэтому самые комфортные места на любом вокзале – возле окон.

Илья с комфортом сидел за полюбившимся столиком, грыз местные орешки и строил пробные схемки, когда вокзальный браслет подмигнул и запиликал.

– По заявке от двенадцать-семнадцать-пятьдесят пять получен ответ. Принять устно, текст, отклонить?

– Принять, принять, – обрадовался Илья, – устно и текстом.

– Устный прием предлагается немедленно за столиком тридцать два-Б. Текстовое сообщение пересылается.

Илья засунул комм-тетрадь в карман и двинулся на поиски столика тридцать два – Б.

Третий этаж, второй зал, второй стол направо. Вон они, трое здоровенных амбалов. Илья извинился, протискиваясь к ним мимо стоящего у самого входа столика 32-А и вдруг на миг остановился. Девушка в рабочем комбинезоне, сидящая в обществе комм-тетради и большого бокала, подняла глаза и смотрела на Илью в упор. Спокойный взгляд. Оценивающий.

У нее красивый рот. Ямочки в углах губ, которые станут заметнее, если она улыбнется. Илья помедлил секунду, ожидая увидеть улыбку – людям, столкнувшимся взглядом, следует улыбнуться – ничего не дождался, кроме еще более внимательного разглядывания. Обидно.

Однако тридцать два-Б. Тридцать два-Б. Илья критически осмотрел возможные пути к столику Б, едва не застрял между двумя стульями и вежливо приветствовал своих вероятных перевозчиков. Амбалы дружно кивнули, молча рассматривая его, наконец средний предложил:

– Садись.

Илья сел.

– Ты заказывал попутный проезд в семьдесят третью область?

Илья кивнул.

– Чем отработаешь? – поинтересовался другой амбал.

– Помощь по хозяйству и две тысячи айланских. Диагностика и уход за корабельной флорой. Нейтрализация любых вредителей.

Амбалы переглянулись, один кивнул.

– Айланец, значит. Что ж, неплохо. А какие дела в семьдесят третьей?

– Я не айланец, – Илья помедлил, – я тариен.

Здоровяки переглянулись вторично.

– А обманывать нехорошо, мальчик, – сказал третий, который до сих пор молчал, – выговор у тебя айланский – это раз. И молод ты для тариена – это два. Пожалуй, не получится у нас с тобой поездочка.

– Меня эвакуировали двухмесячным, – ответил Илья, – а на Айле живу с четырех лет.

– А звать тебя как?

– Илья Маккензи.

Третий амбал улыбнулся.

– Сколько единиц-то получил, Маккензи?

Илья пожал плечами

– Сорок. Совсем маленьких ведь в первые же часы на орбиту вывезли.

– Это Тара, – печально сказал амбал, – на Оркнее вот растерялись…

Точно. Оркнейские дельфинеры все такие здоровенные… были.

Илья подумал и не стал ничего отвечать.

– А зачем едешь-то?

– Я биореставратор.

Дельфинеры задвигались. Стул под одним из них жалобно скрипнул.

– Джейм! – сказал ближайший, повернувшись к девушке, – бери его. Если он тебе не понравился, мы вернемся, отвезем его сами.

Девушка стащила с головы совершенно невозможную кепку и бросила перед собой на стол.

– Понравился-понравился. А что так серьезно?…

– Ты не поймешь, малышка, – нежно сказал один из здоровяков, – но парня надо отвезти. Маккензи, это Джейм Шеппард, Джейм, это Маккензи. У нее на корабле есть одно пассажирское место. Думаю, Маккензи, ты понимаешь, что Джейм обижать нельзя.

– Я же вырос на Айле, – улыбнулся Илья.

– Ну, тем лучше, – кивнул дельфинер.

– А в чем фишка? – поинтересовалась Джейм

– Мусульматриане. У них там первые поколения мало девочек рождалось, до сих пор на женщин не надышатся.

– Прикольно! Надо съездить, – весело сказала Джейм.

Илья фыркнул про себя, представив себе Джейм на улице Мариамабада – без климатик-паранджи, без шляпки, без сервоспутника… Но промолчал.

– Я вылетаю через час-