Речь о реке. Посвящается поэту Михаилу Сопину

Галина Щекина

Авторский сборник, посвященный вологодскому поэту Михаилу Сопину, включает в себя поэму о поэте, записи его воспоминаний и размышлений, статьи-эссе о его жизни и творчестве, материалы обсуждения первой книги о нем.

Речь о реке

Посвящается поэту Михаилу Сопину

Галина Щекина

© Галина Щекина, 2016

© Лариса Юрьевна Новолодская, фотографии, 2016

Редактор Любовь Аверкиевна Молчанова

ISBN 978-5-4483-0726-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Горькая поэма

1

Перебранка шла, пикировка,

Отчего-то было неловко,

Отчего-то ранила сразу

Лишь одна нелепая фраза

«Муж, которого посадили».

Как поспешно о нем судили

И хлестали – и те, и эти.

Пустота без него на свете.

Пересуды – морозным паром,

А в ночном троллейбусе старом

Загремели римские речи,

Завизжали шквалы картечи.

Он бурлил помпейскою лавой,

Угрожал общественной славой,

Ядовит, но точен о – главном,

А вообще оказался славный.

Подступала злая минута —

И к нему пошли, не к кому-то.

На вопрос – всегда многоточье

И подарки разнес на клочья.

Верх безумия и беспечность,

Матерясь, уносился в вечность.

Он великий, да, и не очень —

Не стишками он озабочен,

Их держал, как гвозди во рту,

Их кричал в сивушном спирту.

Он ли падал – вор или князь —

Головою в мерзлую грязь,

Да в окурки, снег и песок

Не его ль впечатан висок.

А людская память мелка —

Не простят его потолка:

Понимал поколенье, век —

На родных не поднявши век.

2

Рванулся прочь от злобы и зверья,

Испил сырец – лекарство от печали —

Он свой среди подонков и ворья,

Едва от матери отчалив.

Учили бить и насмерть добивать —

Умел любить до лютого озноба.

До края неба криком доставать,

Идя от гроба и до гроба.

Пинком за водкой, как шлюшонку шлют,

Гонял он музу, девочку простую.

Сгустился взрыв, прощальный, как салют! —

Сгорел, от жалости лютуя.

3

Он был черен, и худ, и ободран, —

Арестовано солнце за тучей —

Был насмешливо легок и бодр он,

Невозможный, ничей, неминучий!

Он родился, когда убивали,

Среди горя и тленности выжил,

Рай мифический нужен едва ли,

Ад кромешный привычнее, ближе.

Так возник человек издалека —

Вечный путник без сна и приюта,

И повел он презрительным оком,

Явно знак подавая кому-то.

Подносили шипучие кубки —

Отвергал и еду и напитки.

Признавал лишь отраву и трубку,

Диких песен измятые свитки.

4

Поверьте, жаль, что мне не суждено

На пару с вами пить четыре белых,

Но потрясение – стихом порождено,

Как плетью дернет – сердце ослабело…

Смутитель, хулиган – и в судный день

Не очень-то покорный и приличный,

Но что на тело птичье ни надень,

Проступит кровью через ткань величие.

До этих молний явно не достать

И клекоту не вторить щебетаньем.

Колючий жар печатного листа

Да сохранит от новых испытаний!

Не стану врать, что знамя подхвачу

Для прошлых и грядущих революций.

Сквозь слезы улыбнусь щербатым блюдцем:

Я до бессмертья вас застать хочу.

5

Добираюсь до вас только к ночи.

А насчет этой новой подборки —

Понимает вас тот, кто смириться не хочет, —

Гениально от корки до корки.

Не волнуйтесь, зашла на минуту —

Вам оставить журнал и лекарство.

Мне назначено в шесть к институту,

Страшный дождь и в дороге мытарство.

В перегруженной памяти вашей

Я осталась в заляпанных ботах,

В детских двойках и рисовой каше —

Хохоча, и в слезах, и в заботах.

Но, скрывая тоску и усталость,

Удаляясь, как эхо аккорда,

Как собака с задумчивой мордой,

У дверей я осталась, осталась.

6

Кому поставить в вину

Всю эту темень и чад?

Пора бы детям ко сну,

И взрослый рухнуть бы рад…

Но горечь, нечем дышать,

За дверью снова шаги,

И горло сушит закат.

Ты выживи, ты солги,

Что папа твой на войне,

В руке сжимал пистолет,

Вон карточка на окне.

Тебе – всего десять лет…

Что в бабкины погреба