От любви до любви, от молитвы до пагубных слов,

От небес до земли, от чужбины до милого дома

Мы метались, мы шли, мы летели, мы саднили вкровь

Свои души, ничуть не боясь ни небесного грома,

Ни суждений людских, ни наветов, ни стали лихой,

Ни того, что забудут, не примут, как избранных, где-то,

Оттого, что по жизни своей мы всего повидали с лихвой,

А ещё потому, что Господь наш был самым Великим Поэтом!

Звёздный смех

Звёздный смех

Густился ночными тенями могучий орех,

Вились светляки серебристыми блёстками света…

Коснулся щеки моей звёздный таинственный смех, —

Меня уносила в пучину галактик планета.

И было мне так несказанно в тот миг хорошо,

Как будто бы волей судьбы я, не чувствуя боли,

К волшебному дару приникла погибшей душой,

И не было лет, не щадивших мой разум дотоле.

Как будто бы эта, желанная мне, тишина,

Что мною в блужданьях по миру бывала искома,

Дала мне себя ощутить дуновением сна

Вдали от невзгод и вдали от родимого дома.

От воли чужой не осталось в ту ночь ни следа,

Лишь запахи трав щекотали мне ноздри полынно…

И сердцу хотелось прощения, и навсегда

Остался в душе звёздный смех, отвучавший недлинно.

«В вуали облаков запуталась луна…»

В вуали облаков запуталась луна,

Нежнее сна её заветное молчанье.

Из серебра лучей ткёт саван мне она —

Великой пустоты нездешнее созданье.

Мне с ней на разговор короткие часы

Отводит ночь, скупясь и о полётах грезя,

В просторах темноты. Сиятельной росы

Разбрасывая сеть, туман к ней в душу лезет.

Скользит крыло совы и бреет тишину

Свистящей нотой фа, задевшей ветер спящий…

И все мы, как один, ныряем в глубину

Вселенной, навсегда уйдя от смерти вящей.

«Обмелело, выгорело небо…»

Обмелело, выгорело небо,

Стал седым воздушный окоём.

Зачерствела почва коркой хлеба,

Так давно не ласкана дождём.

Жар лежит слоёным одеялом,

Преют роз поникших лепестки,

Солнца свет воинствующим жалом

Старит трав взошедшие ростки.

Жадно ждёт прохлады тень денная,

Под орехом полдничая мгой…

Мотыльков цикориевых стая

Синеоко нежничает… зной…

Ласточки кричат, свистят, щебечут,

Ловят одуревших сонных мух,

Их птенцам по очереди мечут

В клювы желторотые. Петух

Не щадит соседский злого горла, —

Голосит под лай пустой собак

Невообразимо-звонким горном

И не успокоится никак!

Цареубийство

Их каждый день расстреливать ведут

В глухой подвал Ипатьевского дома….

Их жизнь сто лет у вечности крадут,

От раза к разу путаясь знакомо

В том, было отреченье или нет,

Распутина склоняя отглагольно,

Ведь в золоте предавших эполет

Кровь растворилась царская «невольно».

Эй, сколько вас, гадателей судеб,

Слагателей несвязных разумений?

Нелёгок ваш непропечённый хлеб,

Забывчив строй давнишних откровений.

Но, заглянув за грани бытия

В колодец тьмы, расщедрившейся светом,

Вы можете стать зрячими, и я

Осенена единственным ответом, —

Смывать позор цареубийства с рук

Придётся долго, больно и кроваво,

А выстрелов подвальных долгий звук

Смешался с плачем проданной Державы.

Творить добро учиться – тяжкий труд,

Вот, где таится подвиг отреченья.

Себя забыть во имя… Только блуд

Словесный стал синонимом творенья.

Все борзописцы лгут в угоду лжи,

Придуманною жизнью упиваясь,

Не поминая: правда – это жизнь,

А ложь – есть смерть. Пойдём и мы, преставясь,

К престолу мира, что рождён Творцом,

Рассказывать, оправдываться, плакать,

Стоять, стеная, пред Его лицом,

Жалея душ кривых мирскую слякоть…

В неверии уже гнездится ложь,

А в байках про царя её несчётно.

И каждый лжец на Каина похож,

Кичащегося чьей-то подноготной.

Что знаем мы? Расстреляна семья.

Царица, царь, наследник и девицы

Нам никому, живущим, не родня,

Но все мы знаем их родные лица.

Кто благороден, рта не покривит,

Не посмеётся, над бедой куражась,

А перекрестит лоб и умолит

Простить убийц за их поступок вражий.

И только тот, кто от рожденья глуп,

Слюною брызгать вновь начнёт знакомо…

Их каждый день расстреливать