глава первая

Виталий Владимирович Накатов уже несколько часов трясся в изношенном училищном УАЗике, по трассе федерального значения, спеша в столицу, где нашли его недавно угнанный фургон. Монотонное покачивание, ночное время суток, да нервотрёпка прошедшего дня, слегка утомили его. Он сидел на переднем сидении кабины, рядом с водителем, в полудреме, вспоминая всю прожитую жизнь. Накатову было уже за сорок и за это время есть что вспомнить.

Ещё в институте, проходя преддипломную педагогическую практику, он познакомился с будущей женой.

Минуло много лет, но Накатов во всех подробностях помнит тот день.

Прошло уже несколько дней преддипломной практики. Накатов должен был вести урок алгебры в восьмом классе. Перед уроком он зашел в учительскую и застал там не высокую, симпатичную девушку. Её карие глаза и маленький прямой носик, обворожительным образом разместившейся на округлом лице, придавали хозяйке совсем юный вид.

– Девушка, что вы здесь делаете? – строго спросил Накатов, – Учащимся нельзя находиться в учительской одним!

– Я не учащаяся, – приятным мелодичным голосом ответила девушка, – я студентка-практикантка.

– Вот как! – искренне удивился Накатов, – Никогда не подумал бы, что вы практикантка. Я вас принял за школьницу!

– Меня часто принимают за подростка, хотя я уже студентка выпускного курса педагогического института.

– Меня зовут Виталий, – решил познакомиться с симпатичной коллегой Накатов, – а вас?

– Лена, – представилась мнимая школьница.

– По какому же предмету вы на практике?

– По английскому языку.

– Будете детей учить читать Шекспира в подлиннике?

– До этого дело пока не дошло, но азы языка я им усвоить помогаю.

– А действительно, вы Шекспира читали в подлиннике?

– Да, читала!

– Ну и как? Лучше, чем у переводчиков?

– Конечно, значительно лучше! Ведь после перевода на другой язык многие произведения, особенно поэтические, обычно теряют привлекательность, можно сказать: «этакую изюминку». Переводчик по-своему доносит смысл произведения и не всегда это бывает удачно сделано, на высоком профессиональном уровне.

– Как интересно!

– Конечно! Вот, например, у Роберта Бернса есть баллада: «John Barleycorn», так уже даже название этой баллады одни поэты-переводчики переводят, как «Джон ячменное зерно», а другие – как «Иван Ерофеич – хлебное зернышко».

– Даже так! Потрясающе! Неужели так разнятся переводы?

– Конечно! Каждый переводчик подспудно, при переводе, передаёт своё мировоззрение, характер, отношение к жизни и к переводимому произведению.

– Так о чём же эта баллада?

– О ячменном зерне. Вот у Роберта Бернса его начало звучит так:

«There was three king into the east,

Three kings both great and high,

And they had sworn a solemn oath

Jon Barleycorn should die.»

    (Р. Бернс)

– И как это перевести?

– По-разному! Например, Э. Багрицкий, передаёт отношение к данной балладе и собственную симпатию к главному герою таким образом:

«Три короля из трех сторон

Решили заодно:

– ты должен сгинуть юный Джон

Ячменное Зерно!»

    (Э. Багрицкий)

Видите, Э. Багрицкий заостряет наше внимание на возрасте Джона, опуская причину, по которой короли решили его извести. В тоже время С. Маршак переводит это четверостишье так:

«Трех королей разгневал он,

И было решено,

Что навсегда погибнет Джон

Ячменное Зерно».

    (С. Маршак)

У С. Маршака нет ни слова о возрасте Джона, но зато уже видно, что короли ни с бухты-барахты решили разделаться с Джоном, а за то, что он им «насолил», он их разозлил и разгневал.

– Как интересно! А как перевел этот отрывок тот переводчик, который назвал Джона – Иван Ерофеичем?

– Тот переводчик, это четверостишье перевел так:

«Были три царя на Востоке,

Три царя сильных и великих;

Поклялись они бусурманы

Извести Ивана Ерофеича – хлебное зернышко».

    (О. И. Сенковский)

У этого переводчика смысл баллады передан, но слова совсем другие и отсюда эмоциональное восприятие иное.

– Как интересно вы всё рассказываете Елена, представляю, как повезло вашим ученикам!

– Не знаю, им виднее.

В этот момент прозвонил школьный звонок, извещавший о начале