Деды

Наталья Рубанова

Эссе охватывает целую эпоху нашей страны – от начала двадцатого века почти до его окончания. История России сквозь призму непростых человеческих судеб: «ДедЫ» – это семейная история «ловца «Чёрной кошки» Тимофея Александровича Сивака (1907–1994) и его супруги Зинаиды Андреевны Тарховой (1911–1998), которым довелось пройти сквозь многие тяготы советского режима и сохранить при этом не только человеческое достоинство, но и сильнейшую любовь друг к другу. Наталья Рубанова, внучка «начальника» – а именно так называли Сивака уголовники, неизменно уважавшие его за профессиональную этику, – написала эссе по мотивам дневника своего деда, когда-то начальника рязанского угрозыска. Написала так, что не поверить в существование такого чувства как любовь попросту невозможно.

Наталья Рубанова

«ДедЫ»

эссе

Памяти Зинаиды Андреевны Тарховой и Тимофея Александровича Сивака

Руки у бабушки – золотые: как сейчас вижу их – за рукоделием; как сейчас ощущаю запах ее пирожков с вишней, вкус домашнего яблочного вина.

Раньше яблок много было. Каждому появившемуся на свет внуку сажал на даче дед яблоню: мельбу, богатырь, антоновку, шафран… Моя мельба каждый год расцветала красноватыми, пухлыми, будто грудка снегиря, плодами.

Сам дед родился через два года после Первой русской революции в Киевской губернии, в семье батрачившего сапожника. Из-за участия в восстании тысяча девятьсот пятого года на Дальнем Востоке семья прадеда бежала в Сибирь, скрываясь от преследования. Как писал потом дед в воспоминаниях, причина восстания была банальной: вместо оружия и снарядов на фронт прислали эшелон с иконами, тогда как у японцев были пулеметы и все то, что с легкостью убивает.

Когда же прадед, Александр Тарасович, вернулся из Царской армии в село, священник на церковном сходе объявил 55 призванных человек «изменниками царю-батюшке». После этого в Шаулиху зачастила царская стража, провоцируя среди местных травлю бывших солдат (Сибирь принимала всех «бывших»: немытая Россия мигрировала).

Село Камышено Новосибирской губернии в 10-х годах ушедшего столетия обрисовывало, само того не желая, типичную картину поселения бедных: степь да степь кругом, домик 5х6 аршин, а в печи вместо дров – солома и навоз. И так до 29-го года.

Прабабка, Мария Федоровна, растила пятерых. Знаю о ней только то, что была она прачкой у кулаков – тех же, на которых работал прадед сапожником и шорником.

* * *

Тимофей, будущий ловец «Черной кошки», рос старшим в семье. «Гулять на улицу ходили по очереди, так как одна одежка была на 2–3 человека…» – говорил дед, вспоминая детство.

А школы в Камышено не было: детей богачей возили в соседнее Шебаново за 12 километров на лошадях. Прадед же выстругивал рубанком липовую доску и писал на ней буквы углем. Потом – новую, и так – весь алфавит. Карандашей, бумаги и грифельных досок не предполагалось. Параллельно учился мой юный дед сапожному делу; годам к двенадцати сам шил и сапоги, и ботинки.

В семнадцатом – революция, в девятнадцатом – Колчак. В армию свою Колчак брал только «челдон» – т. е. местных, сибиряков, считая русских ненадежными. В тех, кто был за советскую – стреляли, конечно же.

… Как-то ночью в дом прадеда пришел человек, рассказавший о плане колчаковцев расстрелять через несколько дней сорок семь семей: в списке этом значилась и фамилия Сивак. Весть о готовящемся расстреле распространилась быстро – и, несмотря на сорока-пятидесятиградусные морозы, люди уходили за несколько километров ночевать в камыш.

«Это мучение продолжалось два дня, а за два дня до исполнения колчаковского приговора в наше село пришли партизаны бати Рогова – 3500 кавалеристов, и все сорок семь семей уехали с партизанами», – писал дед в своих воспоминаниях. Отряд бати Рогова, встретившись с регулярными войсками Красной, пошел в наступление на Колчака: камышенских оставили за сто километров от села. Освободив узловую станцию Калчугино, от которой идет железная дорога на Кемерово и Новокузнецк, им разрешили вернуться домой.

Домой: в разгром; туда, где выбиты окна, взло