…Влажная земля, обильно политая нежданно свалившимся на нее холодным ливнем с мелким градом, источала стылый запах гнилья, прелых листьев. За измятым ситом черных ветвей деревьев плыли к мутно светившей луне серые трещины черного неба.

Он тяжело, медленно приподнял голову. Рядом – никого… Онемела под левым боком неудобно завернутая за спину рука. Попытался ее высвободить – «О-о, боже!…» – все тело взвыло болью… И сами собой закрылись глаза. Опять отключилось сознание…

«Ну вот, допрыгался наш праведник», – усмехнулся Пыхтун.

И Трошкин солидарно скривил улыбку.

«Вам не стыдно, ребята? – осадила Зоя Владимировна. – Ваши взаимоотношения с ним всем известны, но как-никак коллега все-таки. Пожалели бы лучше».

«Это, конечно, можно, да ведь он-то никого не жалеет, клеймит позором всех направо и налево, невзирая на чины и звания. Того и гляди в тюрягу отправят кого-нибудь благодаря его филиппикам».

«Только лишнего-то не надо сочинять, – неожиданно строго сказала сердобольная Тамара. – Вам бы хоть немного его смелости и неравнодушия. Вы же просто даже сейчас завидуете ему. Человек в беду попал, а вы радуетесь, злобствуете».

Они молча переглянулись меж собой, пряча в глазах насмешку, торжество: «Геройствовать не надо было, геройствовать. Мы же говорили ему, что никакой он не особый, то-лько псих немного. Все ему враги мерещатся, которые людям будто бы нормально жить не дают».

Игра

Но он и не думал геройствовать. Напротив, начинал осторожно, издалека, чуть не по-пластунски.

Утром позвонил Грушину – его на месте не оказалось. Набрал секретариат – и там не ответили. Пришлось звонить Самодержцу.

– Алло… Иван Васильевич? Здрасьте. Седов.

– А-а, Дима, привет. Только сегодня вернулся?

– Нет, вчера. Поздно вечером – ночью, можно считать.

– Да? Ну, как съездил?

– Нормально.

– Как комбинат?

– Хреновато. Гремел, гремел и прогремел в трубу. О нем слишком долго говорили в восторженных тонах уже просто по инерции. И напрасно. Запустили. Теперь надо срочно меры принимать.

– Какие?

– Да какие… – замялся он. – В двух словах не скажешь. Спецы по-разному оценивают ситуацию. В их доводах покопаться еще надо. Я дома сейчас хотел бы поработать над материалом.

– Что ж, поработай. И долго не тяни. Его в администрации ждут.

Получив благословение редактора, он, наскоро перекусив бутербродом с крепким чаем, взялся за расшифровку диктофонных записей. За работой не заметил, как короткий осенний день сменился вечерними сумерками.

В прихожей раздался шум. В нее ввалился подталкиваемый Ольгой в загривок Олежка. Возвращаясь с работы, жена попутно забрала его из садика.

– Вот они, мои Оленьки, – чмокнул их в прохладные носы, помог раздеться.

– Прибыл? – равнодушно осведомилась жена.

– Прибыл.

Она прошла на кухню разгружать сумку. Олег, спотыкаясь о сбившиеся со ступней носки, сразу прошлепал к телеку смотреть мультики. Дмитрий отправился вслед за ним – в другую комнату, к своему рабочему столу, где среди листов бумаги его ждала, требовала к себе начатая корреспонденция – его будущая падчерица, рожденная неоткровенностью, умолчанием, лукавой игрой ума.

Олежка посмотрел мультики, выключил телевизор и ушел на кухню, где Ольга пообещала ему что-то вкусненькое. И в наступившей тишине он услышал, как в прихожей что-то прошуршало и мягко шмякнулось. Оказалось, свалилась с вешалки какая-то коричневая куртка с капюшоном… Водрузил на место, удивился:

– А что это за куртка тут? Не Татьяна оставила? У нее вроде такая же была…

Вспомнил, что на прошлой неделе проездом из Сибири заглядывала ее сестра.

– Моя это куртка, родименький, моя! – засияли восторгом глаза Ольги. – Уже месяц назад купила.

– Да?.. Странно… Не видел у тебя такой, – буркнул, смутившись.

– А что ты вообще видишь? Ты и меня-то не видишь. Утром встаешь – меня уже нет, вечером приходишь – я уже в халате. – И мелькают города и страны, параллели и меридианы… – пропела она иронично. – Все ездишь, ездишь, мельтешишь, устраиваешь чужие дела, исследуешь чужие проблемы, судьбы, и своей заняться недосуг… Когда же сам-то жить будешь, родненький? Ведь ты уже не маленький.

«Ну вот, опять за с