Кабы не радуга

Борис Григорьевич Херсонский

Граффити

В сборник «Кабы не радуга» вошли избранные стихи прошлых лет и написанные в последние два года. Их главный герой – время, история, пласты которой наслаиваются один на другой и предстают в парадоксальном смешении.

Для поэзии Б. Херсонского также характерны библейский подтекст, христианские и иудейские мотивы. Мифологические герои живут рядом с реальными людьми и оживают в тех стихах, которые сам автор называет «биографической лирикой».

Название этого сборника связано с библейской Книгой Бытия, где радуга символизирует завет между Богом и Ноем: нового по-топа уже не будет.

Это обещание, обетование звучит на фоне трагических событий последних лет, которые наполнены тревожным ожиданием.

Ряд стихотворений последних лет публикуются впервые.

Борис Херсонский

Кабы не радуга

Избранное и стихи последних лет

«Кабы не радуга, давно бы новый потоп…»

Кабы не радуга, давно бы новый потоп

покрыл бы землю. Но вместо ковчега

несколько авианосцев метались бы в поисках брега.

Но тем и плоха вода, что нет в ней проторенных троп.

И не голубь с вороном, а самолет-разведчик,

в котором, сжавшись в комок, маленький человечек

смотрел бы вниз – хоть какая вершина из-под воды!

Хотя бы верблюжья двугорбого Арарата,

к которой Ной причалил когда-то. Дата

неизвестна, а волны смывают следы.

Подводные лодки с ненужным оружием проплывали бы

над городами и иногда задевали бы

днищем шпили соборов, открывалась бы течь,

но у атомных лодок плавучесть, живучесть,

автономность – короче, у подводников лучшая участь.

Но после потопа все мы подводники, и не об этом речь.

Важно, что никакая беда не постигнет военных,

летчиков, моряков, плененных и убиенных,

глядящих в бинокли, выставляющих перископ.

Тем более, Бог постоянно милость являет:

расходятся облака и радуга в небе сияет,

обещая все что угодно, но не новый потоп.

«Погружаешься в ночь, как в темную воду морскую…»

Погружаешься в ночь, как в темную воду морскую,

теплую, искрящую из-под ладоней.

Ребристый песок под стопой. Жаль, небеса бездонней,

чем любой водоем. Мы получили такую

жизнь, что ни в сказке сказать, ни в передовице,

ни пером, ни кастетом, – короче, есть чему подивиться.

Есть чему подивиться, проглотить, да не подавиться.

Потому что тьма над головой и под ногами.

Враг врагу говорит, прощаясь: расстанемся, блин, врагами.

В аду играют в черт-нечерт копытами и рогами.

В городах говорят стены, окна, витрины:

что мы будем делать, когда будем руины?

Когда сложимся внутрь и укроемся облаком пыли,

кто поверит, что мы действительно были?

Но тепла вода беспросветных ночек,

тают куколки восковые в руках матерей-одиночек.

Не ешь меня, серый волк, оставь вдовице кусочек.

Темна и тепла вода, рожденная до начала,

когда не было тверди небес, ни города, ни причала,

ни корабля. Был белый бычок. Не хвост, а мочало.

Он стоял посреди мирозданья в воде по колено,

шевелил ноздрями, чувствуя запах тлена,

жевал свой хвост, мотал большой головою,

он хотел бы, чтоб хвост был зеленой травою

на зеленом лугу, но нет ни травы, ни луга.

Тьма небесная в тьму морскую глядит:

они узнали друг друга.

Эвакуация

Просто бежать в толпе. Запрокинув лик,

подавившись криком, выдавливая крик.

Просто дышать в толпе, под звуки сирен,

все равно куда – на палубу судна, давшего крен,

просто лежать в толпе, дышать без оглядки, хрен

знает куда – в порт – чемоданы, узлы, платки,

плывущие на поверхности ревущей людской реки.

Бежать рядом с бабой, младенца к груди,

полный вперед, понимая, что худшее – впереди.

Дышать в толпе, тебя уже не найдут, и сам

никого уже, лица направлены к небесам.

Расширенные зрачки. Крик, застрявший во рту.

У причала кренится на бок железный ковчег.

Завтра газеты напишут о давке в порту.

Погибло около ста сорока человек.

«Межсезонье, межвременье. Из разлома…»

Межсезонье, межвременье. Из разлома

тянет холодом. Зябко. Но это лучше, чем лава

или серный дым. Приехали. Вот мы и дома.

Двойные рамы. Вале