Очищение вод

Предупрежден

Дух тихонько намекнул:

Не стремись никак к карьере,

Если даже мне не веришь,

Я тебя не обманул.

Для тебя судьба – учебник

С неизвестным содержаньем,

В нем вопросы и заданья

От души, тебе потребны.

Я его прочел до корки,

Знаю что в нем наперед:

Чувств фантазии полет,

И земные ямки, горки.

Так что чувства духа слушай,

Путь, намеченный пунктиром,

Прошагаешь ты не сирый —

В теле дух несешь, и душу.

Дядя Юзеф

Дядя Юзеф утонул,

Немец, пленный с Кенигсберга!

Ты чего кричишь так, Верка?

Успокойся, сядь на стул…

Ну, рассказывай, родная,

Что случилось, в чем беда?

Ледяная ведь вода…,

Спьяну он полез, не знаю…

Кто полез? Да дядя Юзеф,

Там на озере в горах,

С камня прямо, божий страх,

Высоко, ползу на пузе

К краю самому, всплывет,

Нет ли, думаю, гадаю…

Всплыл как будто, выгребает,

Пред собою гонит лёд.

А потом нырнул и сгинул,

Пять минут, его всё нет,

Для меня померк тут свет,

Я – орать, бегут мужчины.

Дочка, что, сломала ногу?..

Или в озере русалку

Ты узрела?.. Дядю жалко,

Он нырнул, утоп, ей богу,

Дядя Юзеф. Эй, ребята,

Там у берега есть плот.

Ну, тогда бежим вперед!

Спорят с кем-то, кроют матом,

Плот спихнули и шестом

Тычут дно куда попало…

Ну, а я тут побежала

Рассказать скорей о том.

Вот так да, беда большая,

Дядя Юзеф, смелый хрыч,

Не убит в войну. Не хнычь,

Верка, думать нам мешаешь.

Надо как-то тетю Нину

Поддержать, помочь, поди.

От него дитя родит,

А тут немец взял и сгинул.

Мужики идут, смотрите,

Может, все-таки достали?!

Сбегай-ка, узнай-ка, Валя,

Вова, Саша, Вера, Витя

По домам, а ну – бегом!..

Дядя Юзеф стал покойник.

Влезли мы на подоконник,

Видим крышку под крестом.

Жутко, страшно, но манит,

Люди, свечи, гроб, венки,

В крест лежащих две руки,

Дядя Юзеф крепко спит…

Три портрета

Три портрета на стене:

Брат, сестра, а между ними

Чуть с усмешкою отец.

Имена живут во мне:

Юра, Галя и Владимир —

Трое замерших сердец,

В двадцать пять от рода брата,

Тридцать с хвостиком сестры

И отца в самом рассвете.

Судьбы их как бы распяты,

Несгоревшие костры

На стене портреты эти.

Мать, жена, одна, седая,

Слышит, будто говорят,

Как живые, голосами,

Ночью рамки покидая,

И за стол садятся вряд,

И рассказывают сами.

И она им все расскажет,

Упрекает, ли журит:

Вы ушли, а я осталась,

У портретов я на страже,

Жду и плачу до зари,

Муж и дети: Юрик, Гала.

Три портрета пожелтели,

Только лица неизменно

Смотрят, молча со стены,

Будто души, в самом деле

Избежать не могут плена

Из-за косвенной вины.

Семейный обед

Отца я помню как в тумане,

Пять-шесть найдется эпизода,

Но память детская обманет,

В те дни, вернувшись через годы.

Веселый, стройный и подвижен,

А может, строгий, даже злой,

В рассказах мамы его вижу,

Во мне, ребенке, он живой.

Семейный стол полуовальный,

Отец, я слева, справа брат,

Он усадил нас специально —

Учить приличиям ребят.

Мне ложку левою рукою

Взять неосознанно хотелось,

Отец мне строго: Что такое? —

Бьет подзатыльник то и дело.

А брат откусит хлеб и долго

Жует его и не глотает,

Отец встряхнет его за холку, —

Не подавись, запей-ка чаем!

К его приходу дети в чистом

Должны одеты быть и рядом,

И стол накрыт семейный быстро,

После отца все только сядут.

Жена должна сидеть напротив,

А рядом с мамой дочь Галина;

Кастрюля с супом, с мясом протень;

Отец вино нальет с графина…

Сам помню ль это пятилетним,

Иль мама позже рассказала,

Как притихали сразу дети —

Отец входил неспешно в зало.

И те семейные застолья,

И воспитательные меры,

Не мог придумать я, тем более

С годами в память крепнет вера.

Недостоин

Позоришь класс! Как так? Не комсомолец.

Таких, как я, штук двадцать в нашей школе.

Не уж-то я один «позорю» этим класс,

Есть двоечники, знаешь ведь, у нас.

Без возражения пиши-ка заявленье,

Бюро рассмотрит, я похлопочу.

Я недостоин. Как? Имею кол по пенью.