Увидимся завтра

Все события и персонажи являются вымышленными

Все, кроме войны

Ветра колыбельку качали

Рождались, печали не знали.

Ива ветвями качнула,

Сестренка, мечтая, уснула.

Исчезнет твой сон громыхая,

Идешь ты вперед, вздыхая.

Звезда так бездумно сверкает,

Устало брат засыпает.

Дорогу найдешь ты точно,

Сквозь воздух синеющей ночи.

Под мирный часов бой,

Придешь ты сегодня домой.

Письмо от 2 июля, 1917г

Всегда так сложно начать говорить, когда хочешь, нужно, столько сказать… Ты это знаешь, Тедди. И я это знаю. Знаю, но вижу каждую ночь во сне ворох бумаг, каждый лист испещрен строками, где теснятся слова, которые пока что живут в моей голове. Там же живут и все те, кого я когда-то знала и знаю. Вы все живете в моем сознании, смотрите, говорите что-то… Это видится, слышится, мне безумным хором. А знаешь, кого я ищу и не нахожу в этом хоре? Чье лицо я выглядываю в этой толпе, пытаюсь услышать голос? Я ищу там тебя, Тедди. Тебя.

Помнишь, когда тебе было одиннадцать, ты сочинил стихотворение? А я, читая его, напела строки, как песню. Ты так обрадовался тогда, я это видела. Ты улыбался. Я никогда не говорила тебе, что у тебя красивая улыбка. И не скажу, милый Тедди. Она у тебя скупая, но добрая, светлая, как солнце, а это лучше, чем красивая.

Мне так хочется писать: «Ты помнишь? Ты помнишь?»… Но я не то пишу. И все-таки… Ты помнишь, мы обещали любить снег? Ты помнишь, мы мечтали найти гусеницу и превратить ее в бабочку? Ты помнишь, что взял с меня обещание писать тебе все, что придет ко мне в голову? Ты помнишь, мы клялись быть рядом, оказываться друг с другом всегда, когда это необходимо? Я помню, Тедди, все помню.

Но я сейчас не рядом с тобой.

Письмо от 16 июля, 1917г

Мне пришло в голову – зачем я? Я подумала, тот момент…

Момент, когда уходит жизнь, это слышат, чувствуют все праматери и праотцы этого человека, и дети его детей, рожденные или не рожденные… То же происходит и при появлении на свет. Сначала ты знаешь их всех, но свершается миг, и они забыты. Ты появляешься на свет, крича, слыша едва их замерший шепот. Они отпускают тебя. Они, которые через годы и годы встретят тебя, и ты вспомнишь их, будто вернулся в тот миг, когда еще не родился.

Не знаю, что произошло, когда родилась я. Думаю, ничего примечательного. По крайней мере, я ничего из того дня не помню. Тогда, 17 октября, миссис Эванс нарекла меня Игнес. Так она и произнесла, спокойным голосом, как потом сказала мне наша любимая нянюшка Мэгги, увидев меня впервые:

– Игнес Эванс.

А вскоре миссис Эванс уснула здоровым сном, оставив меня на руках няни, с одним, пока что единственным знанием – моим именем.

Очень странно это, родиться, и начать жить.

Потом дни, недели и месяцы стали расти, как узоры на снежинке, летящий вниз на землю, превращаясь в года. Сначала мне исполнился год, затем два года. Зачем я это пишу? Просто, Тедди, мне подумалось… Впрочем… Я почти не помню того времени. Какие-то воспоминания иногда появляются, но их так мало, что даже жалко.

Я помню отца, он сидит в кресле и задумчиво водит пальцем по своим рыжим усам. Иногда, когда хотелось пошалить, я тянула руку к его лицу, чтобы дернуть за усы. Но отец, хоть и с улыбкой, отводя мою руку, смотрел на меня сурово.

– Хватит, Игнес, – говорил он.

Маму в своем детстве, я помню больше, чем папу. Ее характер сложнее описать, чем характер отца. Ее можно представить и легкой, и тяжелой, насколько так вообще можно представить натуру человека.

Как образ отца запомнился мне в виде задумчивого, чем-то раздосадованного человека, но цельного, так и образ матери – четкий, но одновременно раздваивающийся… Не могу понять. Образ матери – будто разбитая пополам чаша, не склеить, но едино.

Однажды, когда я, двух лет отроду сидела за столиком, где меня обычно кормили (это я отчего-то хорошо помню), от нетерпения стала стучать ложкой по столу. Сейчас я расцениваю это как нечто раздражающее, то есть, как и моя мама тогда. К слову сказать, кухарка в тот день попросила выходной, а няня должна была прийти позже. Полагаю, ей пришлось тяжело. Не помню, где был ты Тедди. И