«Пока под сонмищем миров…»

Пока под сонмищем миров

Земных я дел громажу груды —

Родных Морецких хуторов

Святую благость – не забуду.

Сюда являюсь зачерпнуть

Водицы чистой в струях речек.

Передохнуть. И снова в путь!

И на душе немного легче.

«Где неба спящего венец…»

Где неба спящего венец

Легко окутан млечной дымкой,

Оттуда, сверху, невидимкой

Мне шепчет на ухо отец:

«За всё, что для тебя не смог,

За то, что взрослым стал до срока —

Не осуждай, прости, сынок,

И не кори меня и Бога».

А голос мой в ответ звеняще:

– Ты говори со мною чаще!

Речка Вязовка

Не видна порою взорам —

Пересохли рукава.

Но затейливым узором

Вяжет речка кружева.

Меж полянок краснотала,

Средь шатров степных холмов

Как на нитку нанизала

Бусы сёл и хуторов.

И хранит она поныне

В царстве плёсовых глубин

Мне неведомый в помине

Блеск загадочных рыбин.

Ночь июльской ворожеей

Лунный свет в неё нальёт,

Чтобы судеб отраженья

Видеть в струях чистых вод.

Ни паромов, ни вокзала

Нет у берега реки.

Для кого ж она вязала

В косах вётел узелки?

«А в чём блаженство жития?»

А в чём блаженство жития?

В том, чтобы там, у края кручи

Повыше влезть на дуб могучий

И возгласить: «О, Русь моя!

Услышь меня! Я – твой поэт!

Ты не меня ль призвать хотела?

Ведь счастью моему предела,

Как и тебе – предела нет!

Пока живу – тебя я славлю!

И руки свив о ствол в кольцо

Ветрам бесстрашное лицо

И дню грядущему подставлю.

«Ах, зачем для похвальбы…»

Ах, зачем для похвальбы

Поднялись в лесу грибы?

Из-под листьев рыжеватых

И иголочек примятых!

Грузди, рыжики, опята!

Налетай, спеши, ребята!

Таня, Маня и Сережка —

Наполняй скорей лукошко!

За какой-нибудь часок

Полон верхом туесок!

Вслед лисички голосили:

– Почему про нас забыли?

«Отчего, скажи, река…»

Отчего, скажи, река,

Струй твоих печаль легка?

И ответила, черна,

Тихим шелестом она:

«Пусть весёлых мыслей ток

Серебрит поверх поток.

Ну, а в омуте без дна —

Скроет беды глубина».

Чтоб суметь достичь морей

Нужно ль речке быть добрей?

Поэт и Родина

Он любил её так,

что спирало дыханье

и в смущённом волненье

спекались слова.

Были очень к лицу

снеговые меха ей

и берёзовых рощ

меж озёр острова.

А когда из-за гор

наползала лавиной

на святые края

чужеземная рать,

Он вставал, как герой

полу-сказки былинной,

Чтобы вновь за неё

наяву умирать.

Он теперь постарел:

поубавили годы

и в глазах синеву,

и остроты углов.

Лишь порою ночной

от ненужной породы

он шлифует пласты

зарифмованных слов.

В них опять о любви —

неизменная тема.

Лишь единственный лик

сердцу верному мил.

Но ложится в ковыль

нерешённой дилемма:

Нет, не любит она.

Так за что он любил?

«Мне родня осенний вечер…»

Мне родня осенний вечер:

Он непрочен и не вечен,

Загулял в лугах густых.

Я и сам тоской отмечен:

Вот уже любовь не лечит,

Звонкий голос поутих.

Но пока друзья мне рады,

Огонёк добра и правды

Светит в сумерках души.

Слышу я: «Пока ты в силе,

Напиши о том, как жили.

Как любили – напиши»…

«Я родом оттуда…»

Я родом оттуда,

Где степи вокруг

И в звёздах, как чудо —

Не месяц, а струг.

Плывёт он по небу,

Сверкает, форсит:

И были, и небыль

На землю трусит.

В минуту рассветную

Там, у ветрил,

Рифму заветную

Мне подарил.

Нечаянное воспоминание

Иду со школы и с пригорка

Машу встречающим меня.

– Ну, не иначе, вновь пятёрка! —

Рассудит радостно родня.

Простая, солнечная сценка.

Как много лет тому назад

Была она. Моим оценкам

Кто в этом мире снова рад?

«Начинаю с чистого листа я…»

Начинаю с чистого листа я,

Из родных исхоженных глубин.

Ластится у ног трава густая

И горит рябиновый рубин.

Родников блестящие корытца

Прожужжав, легко волнует шмель.

И по-русски хочется напиться,

Только слишком крепок этот хмель.

Слишком цепок дух степного края,

Он несёт немыслимую боль

Так, что сердце плачет, замирая,

Запустив печальную юдоль.

Позабуд