Глава 1. Эх…

Выпихнувшись из автобуса, Андрей привычно, не глядя, пересёк широкий тротуар, который весь уже был в истоптанном мокром снегу, обогнул угловой дом – здание одного из бывших НИИ, где теперь внизу, за высокими окнами, располагался большой магазин автозапчастей – и, хлюпая снежной серой жижей, что выдавливалась из-под ботинок, вышел на соседнюю широченную улицу, шедшую под углом к той, по которой он ехал только что. Предзимняя слякоть, новый безрадостный рабочий день, уже почти совсем светло. «Эх, серятина!» – нехотя поднимал он глаза на окружающую действительность. Ничто не радовало, – скорее пройти этот отрезок пути, до «коробки», где на седьмом этаже его офис. Тоже бывший НИИ. Там до государственного переворота, или «контрреволюции», которую совершили те же люди, что, в своё время, и революцию – «они же коммунисты, они же и торгаши – шизофреники, короче», как их называл Андрей, – сидели геологи, а теперь – масса фирмочек, и все чего-то продают. Раньше здесь, кажется, строили грандиозные планы по освоению Севера, а сейчас занимаются торговлей, рекламой и дизайном…

И внешний, и внутренний вид здания остался тем же, что и эпоху назад. Тот же серый, потемневший уже кирпич, та же «вертушка», охраняемая вахтёршей с холодным безликим старым лицом, та же тёмно-синяя краска на стенах «удави меня канатом», расхлябанный лифт… Во многих кабинетах – старая мебель, внушающая тоску по несбывшемуся… И торчащие под потолком «коммуникации» – пучки проводов, стянутые хомутами. Вся эта огромная дребедень-коробка заполнена теперь мелкими и не очень арендаторами. Раньше тут велась хоть какая-то целенаправленная деятельность, думал Андрей, и всё это было новым и родным – по крайней мере, для тех, кто здесь работал. А сейчас – тусклое разноцветье лиц, пьяный дезорганизованный улей, ветшающие соты, скислый мёд… Но зато квадратный метр недорогой.

Нет, работа в пиар агентстве бывает интересна, слава Богу, считал Андрей. Всё же с людьми общаешься, у некоторых глаза горят, – хоть что-то человеческое. Но в целом – он отдавал себе отчёт – это всё безумие. Его снедал глубочайший депрессняк. Депрессия залегала глубоко «под водами души», словно бесконечная бетонная платформа, заиленная и замусоренная суетными эмоциями, под которой сжижились и сгнили водоросли, дающие «водам» кислород.

«Эх, глубока ты моя печаль, – где ж твоё дно?» – беспрестанно обращался внутрь себя Андрей, и начинал думать о чём-нибудь непостижимом, непознанном, таинственном. Про Атлантиду даже в стихах думалось:

– Атлантида, мать моя!

Ты была иль не была?..

Так куда ж ты уплыла?..

В окияны и моря…

Где бы бросить якоря?..

Иногда, вместо того, чтобы писать очередную заказуху, он углублялся в виршетворчество, сидя за компьютером с крайне сосредоточенным видом, так что коллеги по агентству – а это были в основном «девки», как он их беззлобно и почти ласково называл – боялись отвлечь его. Он прятал вирши в каком-нибудь тексте, над которым якобы работал, – из-за спины «случайно» не подглядишь… Все «девки» были чрезвычайно озабочены поиском заказчиков, постоянно насиловали телефоны и скрупулёзно подсчитывали проценты, которые им полагаются за каждый заказ. Поговорить, в общем, было не с кем. Андрей был весьма образован и начитан, и постоянно ловил себя на мысли, что, вступив в какой-нибудь разговор с «девками», он теряет клетки головного мозга пластами. Душа взнывала и заставляла его «пойти покурить».

Место для курения располагалось в «закуте», в ряду кабинетов по коридору – вместо одного из помещений был «закут». С грязным до жути большим окном, вытяжкой, двумя стоячими тумбами-пепельницами – всегда с горой окурков, да ещё некоторые и дымятся – и собеседниками из соседних фирмочек. С некоторыми уже здороваешься, как с давними знакомыми, и ведёшь речь о всякой чуши, выражая на лице эмоции, которых на самом деле нет. Даже анекдоты скучны до безобразия. В соседних фирмочках «девок» тоже до фига, некоторые симпатичные и также ходят в закут покурить. Ну, хоть что-то…

Вирши могли крутиться в голове у него по целому дню. Вот как эта «Атлантида»:

– Ты зачем на дно