Т а р а к а н

Рассказ

От бухгалтера Егорова ушла жена.

Вернувшись с работы, он обнаружил пустой платяной шкаф, и записку: «Не жди. Ушла к Карманчикову. Борщ в холодильнике. Люся».

Егоров тупо смотрел на знакомые круглые буквы. В романах брошенный муж берет пистолет и… Но пистолета не было. Да и стреляться Егорову не хотелось. Хотелось лечь на продавленный диван, укрыться с головой одеялом и увидеть какой-нибудь приятный сон. Но спать человеку, от которого только что ушла жена, как-то глупо. Егоров вымыл посуду. Долго стоял у окна, кусая оранжевые от табака кончики усов, и бездумно таращась в сиреневые сумерки. Потом вышел из дома, спустился узкими улочками к реке и побрел по топкому берегу. В ботинки сразу набился песок.

Егорову стало жалко себя. Вот идет он, всеми брошенный, по грязному берегу грязной реки, и никому нет до него никакого дела.

– Утоплюсь! – решил Егоров. Но вспомнил, что умеет плавать. Огляделся, выбрал из прибрежных камней пару булыжников поувесистей, запихал себе под куртку, и пошел к воде. Булыжники выпали и больно стукнули по ноге. Судорожно всхлипнув, Егоров брезгливо потрогал торчащий из песка трухлявый пень, и сел. Ныла нога. От реки несло тиной и ночной сыростью.

– Вот дрянь! – Егоров зло сплюнул в коричневую воду. – Променять меня на этого обормота Карманчикова! И чего ей не хватало, спрашивается? Вчера туфли купили. Ну, небогато живем, конечно. Зато честно. Квартирка тоже не очень, но на хорошую квартиру сколько денег надо! Миллионов десять, наверное. Или больше… Карманчиков, поди, деньги лопатой гребет, зубной врач все-таки. И квартира у него в центре, и машина как у олигарха, и отец тоже жулик… А в бухгалтерии не разбогатеешь, чужое считая, Но ведь и не пью, как Горохов, по бабам, как Пузанский, не бегаю. Даже на рыбалке был всего однажды…

Егоров вспомнил, как его принесли с рыбалки вдрызг пьяным, и он пытался сделать импичмент гостившей у них теще Маргарите Петровне. Воспоминание о том давнем случае возвращалось к Егорову в самые плохие минуты его жизни. Плохих минут было не много, но они почему-то запомнились лучше хороших. Которых, впрочем, тоже было не густо.

Егоров закурил, поперхнулся горьким дымом, закашлялся, бросил сигарету в воду и пробормотал;

– Надо бы поменьше курить. А то умру…. Хотя, так и так умру. Ну, да и черт с ним. То есть, со мной…

Он махнул рукой. И пошел домой.

В окне горел свет.

– Растяпа, забыл выключить! – ругнулся про себя Егоров, тяжело поднимаясь по ступенькам. – Теперь нагорело, как за неделю.

Жена была дома.

– …Ах, Люба, что ты! – услышал Егоров голос жены, говорившей с кем-то по телефону. – С ним все кончено! Он подлец, если хочешь знать. Прихожу сегодня к нему с чемоданом, как договаривались. А у него эта фифа, Лебедкина. Ну, ты знаешь, у нее муж баней заведует, приятный такой человек. А жена – не дай кому Бог. При живом муже – у Карманчикова! Вот и я говорю, совсем стыд потеряли!.. И вот я прихожу, говорю, здравствуйте, а они на меня смотрят, как на идиотку. А эта Лебедкина еще и улыбается, змея! Потом Карман… этот негодяй меня спрашивает – «Вы на прием? Сегодня я не пломбирую, приходите завтра». Он сегодня не пломбирует, паразит! И кому он это сказал! Мне!!! Я, как гордая женщина, плюнула в них, забрала чемодан и вернулась к своему таракану… Что? Таракан? Нет, он еще на работе. Чуть не попалась, – записку ему оставила, хорошо, он не видел… Да нет, он не догадывается. Ума не хватит. У него же только цифры в голове, одно слово – бухгалтер… Ой, слушай, я себе такие шикарные туфельки отхватила!..

Егоров тихонько затворил за собой дверь. Спустившись вниз, он вышел из подъезда, и остановился. Уже совсем стемнело. Ветер раскачивал фонарь на столбе, и казалось, качается улица.

– Та-ра-кан!.. Та-ра-кан!.. – сварливо выпевал фонарь.

Егорову хотелось напиться, но не было денег. Постояв у подъезда с полчаса, основательно продрогший Егоров поплелся домой. Жена сидела в гостиной и раскладывала пасьянс. Услышав, как стукнула входная дверь, она крикнула:

– Зюзик, это ты? Слава Богу! А то я уже волновалась…

– Да на работе застрял, – промямлил Егоров. – От