«Ты будешь бабочкой, или божьей коровкой…»

Ты будешь бабочкой, или божьей коровкой,

что на джинсы твои так неловко

примостилась… И чтоб избежать потери

ты ее отпустила, открыв стеклянные двери.

    Апрель 20 2012 г.

«Ты будешь куковать ещё о мне —…»

Татьяне Захаровой с любовью

Ты будешь куковать ещё о мне —

не как кукушка о потерянном ребёнке.

Ты будешь вспоминать о самом дне,

когда ещё мы не были знакомы.

Мы будем вместе вспоминать коньяк

и сахар, выжатый в жаровню.

Мы снова будем где-нибудь в гостях

и утром выдоим банальную корову

на молоко, сметану и творог,

чтобы случилось что-нибудь большое,

но нас никто не пустит на порог,

и жизнь уже не кончится любовью.

    Апрель 25 2012 г.

«И будут ангелы купаться в облаках…»

И будут ангелы купаться в облаках,

и соловей залетный после спячки

споет о том, что в маминых руках —

тепло! И не споешь иначе…

И будут двое воевать в ночи:

страдать и плакать, каяться, мирится…

И кто-то тихо скажет – Помолчим,

пусть это все приснится нам. Приснится.

И будут песни под гармонь и под ля-ля,

и кто-то спьяну разобьет «тальянку»,

а утром, протрезвев, промолвит – «бля»

и бросится с обрыва спозаранку.

    Апрель 27 2012 г.

«Птица на тонкой ветке щебечет о лучшей доле…»

Птица на тонкой ветке щебечет о лучшей доле,

о заморских странах, откуда вчера вернулась.

Как намедни еще летала во чистом поле,

а сегодня семья, заботы – любовь проснулась.

Я сижу на стуле слушаю птичий щебет.

Облака проплывают в те самые дальние страны.

Подвожу итоги, где вечные «кредит-дебет»

никогда не сойдутся, что, впрочем, совсем не странно.

Как ни странны, впрочем, и мысли о лучшей доле,

но куда ни плюнь – попадаешь опять в болото —

оттого сижу на стуле, шепчу – До коле?..

А в ответ лишь птичка щебечет звонко – Чего там…

    Май 2012 г.

«Вот уже и облетели листья…»

Вот уже и облетели листья.

Еще немного и придет конвой

красивый, молодой, с повадкой лисьей,

качая мне на выход головой…

И будет время тикать в такт уставшей

сердечной мышцы, пробуя вперед

бежать, опережая лист опавший,

и птицу, что опять стреляют влет.

И время года будет неизвестно

до той поры, покуда до земли

не упадут снежинки повсеместно

и к югу не отбудут журавли.

И только лишь синичка на ладони

попробует обратно все вернуть,

но ты уже в «столыпинском» вагоне

и жизнь тебе отмерена чуть-чуть.

И под холодным взглядом конвоира

уснешь, как будто дома и в тепле…

И страха нет от серого мундира —

ведь есть любовь к оставленной земле!

    Май 2012 г.

«Здесь только лес и больше ничего…»

Здесь только лес и больше ничего…

Ну, может быть – ещё немного камни

разбросаны. Как в пыльное окно

сквозь паутину лучик проникает.

И исчезает где-то в глубине

холодного безжизненного леса,

где даже тень, сползая по стене

заброшенного дома, интересна,

как всё живое в местности, увы,

утратившей былое совершенство,

где соснами поросшие холмы

напоминают призрачное детство,

оставшееся где-то далеко,

как те холмы под толстым, толстым слоем

истории. Как-будто бы в кино

картинки пробегают ровным строем,

как облака из пункта А в пункт В

без остановок или передышек,

сыграв «прощай» на каменной трубе

и каплями пройдясь по старой крыше.

Здесь небо выпито, как раньше на троих

пилось вино – до капельки последней.

    Октябрь 2010 г.

«Если вдруг ты забудешь мой голос и взгляд из окна…»

Если вдруг ты забудешь мой голос и взгляд из окна

потеряется где-то среди раскачавшихся сосен —

не смотри на луну, не смотри – ведь грустнее она,

чем известье в конверте, чей смысл порою несносен.

Если вдруг ты однажды услышишь, как птица в стекло

отбивает морзянку – прислушайся – может, оттуда,

точно с дальнего берега весточку в дом принесло…

Но, скорее всего, это только в буфете посуда…

Если вдруг за окном вновь покажется мой силуэт —

не пугайся его – это вымысел и превращенье

старой жёлтой бумаги в какой-то банальный сюжет,

где все роли расписаны лишь