Был таков

Алексей Гамзов

Гамзов озорно и дерзко предается искусству сложносочинения метафор, лексическим шалостям, зачистке глаголов до первородного блеска, выплавке узорных новых. Это – творческое дыхание в самом неподдельном смысле, детски беззаветная радость построчной генной инженерии. Праздношатающиеся, причудливые образы наползают в текст, как муравьи на сладкое – успевай сортировать.

Илона Якимова

Был таков

стихи

Алексей Гамзов

© Алексей Гамзов, 2015

Фотограф Ангелина Гончарова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Горний друг

***

Как причинное место

оголяя приём,

по дороге из детства

да в родной чернозём,

через яростный вереск

пробиваясь на свет,

словно рыба на нерест —

промелькнула, и нет —

всё, что было под кожей,

передам по рядам,

но вот это, похоже,

никому не отдам:

этот флуоресцентный

глаз-алмаз в небесах —

несомненную ценность

для сказавшего «ах»,

этот даже не голос —

хронос, взятый внаём,

полоскавший мне полость

первосортным сырьём,

этот промысел смысла,

исчисленье числа

с вящей помощью дышла,

коромысла, весла.

Вот работа для плуга —

я ль не плуг твой, Господь? —

ради воздуха, духа

резать землю и плоть,

быть, покуда не лягу

и легка борозда —

и трудом, и трудягой,

и орудьем труда.

***

Сами себе аплодируйте крыльями, птицы!

Город проводит вас в странствие, тысячелицый.

К югу, ребята! Довольно бесцельно носиться

в небе столицы!

Сонмы дерев, как неделю не бритые спички

машут ветвями вослед: «До свидания, птички!

Преодолейте, любезные: тучки; кавычки;

силу привычки».

Перелетая гурьбой за урез горизонта,

что же вы ищите, шустрые? Бунта ли? Понта?

Не удивлюсь, если попросту воздуха: он-то

и разряжён  так,

чтобы впустить и вместить вас. Так будьте же                                                                                             скоры,

будьте смелы, поглощая равнины и горы,

пусть пощадят вас стихии и винтомоторы,

сети и своры.

Вы-то летаете вольно, а мы, не в пример вам,

разве что в адских машинах, подобны консервам,

а на земле мы рабы своим грусти и нервам —

как в Круге первом.

Род человеческий, занят своим аты-батом,

кесарь, рожденный елозить – завидуй пернатым!

Это они, а не мы, воспаряют к пенатам —

белым, кудлатым.

Герой

Место временное, время местное, шесть ноль-ноль.

Герой уже на ногах и готов ко своей голгофе.

Он жарит сосиски, разрезанные повдоль,

пьет то, что он называет кофе,

подходит к двери, на ходу вспоминая пароль.

Но в энном акте, в такой-то по счету картине

становится ясно, что пьесе не будет конца.

Взгляд застывает на праздно свисающем карабине.

Зритель уходит. Герой опадает с лица.

Марионетка преломляется посередине.

Потом герой убирает грим, угадывая в морщинах:

довольно ли на этого мудреца простоты?

Пока такой же герой, по ту сторону пустоты,

весь в амальгаме, как свинья в апельсинах,

ватным тампоном закрашивает черты.

Следующее «потом» наступает скоро:

по телу героя гуляет улыбка породы Чешир,

герою душно. Он смутно любит открытый ворот.

И вот водолазка сорвана, летит в окно, как нецелый Плейшнер,

падает и накрывает город.

По этому поводу немедленно наступает ночь.

Герой не спеша рассценивается, как светило,

которого нет, а за окнами так, точь-в-точь,

как в куда, знатоки говорят, не пролезть без мыла.

Рот уже на замке, но зевоты не превозмочь.

Теперь герой настолько раздет, что уже ни капли

не напоминает свой собственный всем известный фотопортрет:

какая-то ветошь, использованные прокладки, пакля.

Наконец, герой раздевается полностью, превращает себя в скелет

И вешает себя в шкаф до следующего спектакля.

***

Слабо ли в райские врата,

не причинив себе вреда?

дух оперировать без боли

слабо ли?

Слабо, витийствуя – рожать?

о братстве петь – из-под ножа?

фабриковать, вскрывая вены

катрены

о смысле сущего? Слабо в

двух пулях выразить любовь,

сказать, мол, верю и надеюсь,

прицелясь?

Слабо не обломать перо