Назад к книге «Небесконечность» [Сергей Супремов]

.ru

Палестинская ракета

Он свалился прямо с неба. Я шел по улице и, насколько хватало глаз, пешеходов не было. Проезжую часть поглотила лиловая тень длинного жилого дома. Бывают такие – длинные. Наверное, принтер прилетел с одного из этажей, и шмякнулся в трех метрах у моих ног. Так что сперва я подумал, что целятся в меня и вот-вот жди второго снаряда. Пришлось остановиться и заняться ситуацией. С Маринкой у меня было натянуто в то время, да. Она по дури могла бы пульнуть в меня крупной морковкой, даже кочаном капусты. Но принтера Маринке было бы точно жалко, допускаю, что даже сломанный принтер она не стала бы ударять об меня, она из тех людей, кто сочувствует уголку стола, когда об него разбивают сваренное яйцо, поэтому царапины, сколы разные она не любит на вещах которые образуются.

Итак, стреляли не в меня, но я оказался крайним. Пока я размышлял так, на улице появился дядька спортивного вида и в соответствующем костюмчике. Я стал изображать, что удивляюсь расколотому принтеру из которого вылетела половина внутренностей. Мне также полегчало, что просто так теперь в прохожего кидаться не будут, тут рядом свидетель. Спортсмен делал вид, что не замечает раскуроченного механизма и удивленного меня. Каким надо быть идиотом, чтобы думать, будто я не вижу, что он всё видит?! Я достал телефон сфотографировать обломки и таким своим поступком подчеркнуть, что, чёрта с два, не случайно принтеры на асфальте валяются и не каждый день сыплются обывателям на головы.

– Эй, ты осторожнее, это Палестинская ракета! – наконец проговорился спортсмен.

Все мы знаем, что нынче спортсмены продаются и покупаются и даже пингвины с Антарктиды, будь у них деньги, прикупили бы себе на континент лыжников и конькобежцев. Так вот – покупным я не верю, и уже хотел осадить продажного пустозвона, но подумал, что он ездит по странам и может знать, как выглядит палестинская ракета. Страх наконец пробрался в грудь, и я не оглядываясь заспешил с того места, внутри всё сжалось, я ждал взрыва, прикидывая, швырнет меня волной, или же осколки почешут спину – неспокойные мысли, особенно тяготило, что все сегодня идет коту под хвост, и я никуда из-за взрыва не успею. Чем я насолил палестинцам, я тоже не мог понять, но спасибо им, что промазали. Только отойдя на безопасные метры мне вспомнилось, что за секунду до падения ракеты в этом длинном доме были голоса толи пьяных, толи повздоривших, и даже, кажется, женщин. Поэтому-то я сперва про Маринку вспомнил.

На том месте где лежали обломки уже нагибался спортсмен. Про него я не зря дурное подумал. Этот зазнайка меня отвадил от исторического падения, а сам разбирал осколки на сувениры.

– Вообще-то я первый эту штуковину… Это в меня целились, не в тебя, положи назад деталь!

Спортсмен держал в руках картридж – такую коробочку, где империалисты прячут чёрный порошок. Когда меня еще не выкинули из офиса, я пару раз ходил заправлять эти картриджи, и чувак там мне рассказывал, что эта вот деталь, что в руках спортсмена, стоит вровень с принтером, а по сути в ней только порошок, народе золы из печки.

– Кто же это целился в тебя?

– Палестинцы, ты что не помнишь, хорёк? – я забыл приличия, так как случай вопиющий. Ракета, блин, от них столько километров впустую летела, во он обнаглел легкоатлет! Этому длиннолицему качку ничего не стоило с одного удара разбить меня на детали и положить рядом с убитым принтером, но как то я про это вспомнил поздно. Причина моей заторможенности вот в чём?

Если бы я завладел этой коробочкой и сходил к тому чуваку засыпать в нее золы, в конце этого неприятно закругляющегося дня я бы держал в руках картридж, который можно продать и махом решить ряд жизненных нестыковок. Были то палестинцы, наш местный бог, или провидение какое, но картридж посылали мне, а достался он постороннему, и это здорово кипятило мне кровь. Если у него мясистые утолщённые руки, осанка и здоровый цвет лица, значит ли это, что и картридж падает в его копилку? Тут ведь принцип, меня в сути обеспокоило неравенство. Я слышал про Мартина Лютера Кинга и его борьбу, но про неравенство понял только накинувшись на атлета.