История любви

самый первый

тебя сотворили из моего ребра,

наверняка, стороны левой,

прихватив еще половинку души,

и я свою из кусочков собрал.

не ищи меня,

не ищи,

я всегда был твоим

самым

первым.

цветы

преподнеси цветы ей, и пускай

становится убогим ее лик,

бесслезный, пеленой морской

обутый в тонкий, бесподобный крик,

тоской обвенчанный,

в плечо поник

который,

не знавший доселе ни йоты горя.

пускай

обходят стороной и взгляд кладут

на вереск

у песка

и черную кровать.

тоска такую злобную любовь не потерять,

тоска любить не ею

боле.

преподнеси цветы, и под дождем,

промок,

стой до последнего окурка света,

плененный красотой ее полета,

дождись услады зов стального минарета,

целуй ей губы, сладкие от меда,

и убирайся жить,

клади цветы у ног.

снимок

люблю замечать какие-то мелочи,

например, как ты держишь меня за руку.

так резко выдергиваешь, будто бы случайно,

а потом панически тихо ищешь мою пальцами.

переходные стадии – станции.

они всегда в полночь,

всегда поезда замедляют ход,

а трамваи, напротив, спешат.

ты ниже меня ростом,

не получается идти плечо в плечо.

просто, даже если нам неудобно,

ладоням сейчас горячо,

и это не жар, это – уют.

все почему-то врут,

но не сегодня.

ты доедаешь полдник,

я пишу впервые четко и без запинок,

и полдня смотрю на наш общий снимок.

люблю

писать стихи тебе, или

отравленным остаться

от глаз в слезах чужих,

слезами умываться.

твою грудь целовать,

а мужу глаз закрыть,

святым мерзавцем

быть,

сомнения в цвету явить.

продрог, едва могу

лежать у ног

твоих.

дай бог, сожгу

всех бед мечту,

агонии дождусь,

пойду на запах твой,

пойду на вкус.

и, второпях,

в корню прирежу, будто пса,

однажды покусавшего себя,

надежду и

любовь свою

на её брачных простынях.

ведь не один её

люблю.

дольше секунды

твоя шея слаще белого шоколада,

но ты любишь черный, с горчинкой.

твоих ног прохлада

согреет не-винные ночи.

я помню твои морщинки

и нелюбовь к построению точек.

моей ошибкой было

обнимать тебя дольше секунды.

оказавшись живее живого Будды

и Керуака,

я любил тебя дольше секунды,

когда Ницше плакал.

нужно

нам с тобой

нужно

моря южного

две бутылки,

дешевого, местного производства.

книги про садоводство Виана,

глаза красного мальборо,

теплая ванна написанных слов не руками,

на добро мертвым и нищим,

немного назло маме.

нам нужны с тобою

пути ницшеанские,

пьяные ноги в дороге,

прочная обувь-скрижали.

и мы, как войны османские

и боги,

к земле бы бежали.

крыши – нам, всех домов высотных.

серийные номера

на ладони пера

21 века.

вот мы —

жжем деньги

во имя любви,

просветления и человека.

нам с тобой

джой дивижн в колонках,

сердца стук в перепонках

и суда до балтийских.

билеты к первым не встреченным,

крепких снов на вписках.

и дождем незамеченный, я

к тебе стоп-сигналом,

священным мучеником

иегова

и всех имен его.

я к тебе

с запрещенной славой,

в которую ни ногой.

мою голову гладят тени,

коты и их книги,

запахи смерча,

совершенно лысые кришнаиды,

дико солнечные и беспечные.

плечи горят во зной,

и души, и мысли их

спят нагие под пеленой

детских глаз, девичьих, голубых.

мы поем с тобою о них.

мы поем с тобою о них.

даже когда не рядом,

и календари желтеют

от ритуалов-обрядов, —

тело весны кашляет пустотой.

они слушают и стареют,

они слушают

твой и мой вой.

неосознанно

теплая фанта,

разговоры про Гегеля, Канта,

свежий, тающий снег,

ладонь в ладони.

мы на перроне —

провожаем сомненья в последний путь.

губы слаще варенья,

солнце плавиться пеньем.

так и не целясь, стрелец попадает в грудь,

и проходит насквозь она.

теперь мне не уснуть

без хотя бы одной о тебе мысли.

как дела?

неосознанно. я люблю тебя.

я люблю тебя больше жизни.

маленький принц

среди новостроек и башен,

среди дней и их верениц,

облакам улыбнулс