Часть первая

1

Где-то невдалеке шелестела городским утренним шумом столица. Сквозь окна доносились голоса в крик командиров сводных батальонов и полков, выстроившихся на Красной площади, готовые к параду Победы. Генералиссимус стоял у окна и рассматривал внутренний дворик первого корпуса Кремля. Дворик был пуст и немного запущен в военные годы, дни и месяцы – не засаживалась цветами клумба, не убирался в зимнее время снег, а из под снега вытаяла брошенная мебель и другой непонятный хлам. Дождь лил не переставая, шумели водосточные трубы, потоки воды, вырывающиеся из них, выбивали углубления под собой и оставались долго не замеченными службой бытового хозяйства и озеленения капитана Кузнецова, когда то чемпиона Советского Союза по фехтованию.

Генералиссимус поморщился от неприглядного вида, не ужасного, но всё же не порадующего глаз ни Черчиллю, ни Рузвельту, если бы они очутились перед окном его кремлёвской квартиры или в этом узком коридоре, напоминающем купейный вагон поезда, где три комнаты с окнами на арсенал, соединены анфиладой через двери между собой, а коридор скорее был предназначен для случайных посетителей, охраны и редкой прислуги.

Куранты пробили вкрадчиво полчаса десятого и стихли, оставив шум дождя праздничному городу и опустевшим улицам вокруг Красной площади, где люди спресовались под ненастьем на бетонных трибунах и ждали появления Его, как явления. Ждали и знали точно, что он появится.

Из первой комнаты, ближней ко входу, которая было похожа на приёмную, гардеробную и личную служебную Николая Сидоровича Власика, всё вместе, вышел сам генерал и спросил с любовью:

– Носочки шерстяные одели, Иосиф Виссарионович?

– Шерстяные, шерстяные. – Ответил Генералиссимус подчинительным тоном, словно строгому отцу. – Конечно.

– И телогреечку не забыли?

– Так с тобой же и одевали.

– Хорошо, хорошо. И плащ этот уж больно хорош, Иосиф Виссарионович. «Большевичка» шила и не хуже английского этот плащ получился, совсем не хуже, а даже лучше. Лежит, ну точно впору, что в груди, что по росту, что по плечу. И цвет такой нашёлся – никому такого цвета не найти, а мы нашли! Бирюзовый цвет, как мне объяснили на «Большевичке» или что то похожее на цвет моря ранним утром.

Генералиссимусу льстило отношение Николая Сидоровича к нему, нежное, почти отцовское – доброе, ласковое отношение. И было ему тепло в этой телогрейке из овечьей шерсти и шерстяных шотландских носках.

– Может рюмку коньяку в честь праздника, Иосиф Виссарионович? Погода скверная, не дай бог простудитесь.

– Нет, не буду. Я тепло одет

– Ну. дело Ваше. Но я думаю, не помешает в непогоду то.

– Нет, нет.

Перед Сенатской башней, в самой башне и за стеной его ждала толпой его элита: генералы и министры, ковавшие Победу, его приближённые с которыми он советовался как повернуть дело на полях сражений или в кабинетах Лондона, Вашингтона, Стокгольма, Цюриха или Торонто. Все умеренно пили водку и закусывали бутербродами из черного хлеба с салом и малосольным огурцом.

Его встретили восторженно. Окружили на почтительном расстоянии.

– За Победу! – кричали все дружно. И чокались солдатскими кружками, принесёнными с собой на тризну по погибшим. – За Вас, Верховный Главнокомандующий! За Ваше здоровье!

А Власик стоял уже незаметным за спиной. Генералиссимус глянул на него и Николай Сидрович понял – не мешать общаться с победителями. Тогда сам генерал Власик налил в приготовленную для Генералиссимуса солдатскую кружку малую толику водки, лишь плеснул на дно кружки столько, что чуть дно покрыла, приготовил солдатский бутерброд и торжественно преподнёс:

– Откушайте, Генералиссимус Советского Союза, за Победу над жестоким врагом! – И бутерброд протянул на белом платочке.

И снова раздались приветственные выкрики и их услышали на трибунах – трибуны на площади притихли и насторожились.

Генералиссимус взял кружку за донышко, выдохнул по-русски и опрокинул каплю водки в себя. Поставил кружку на место и откусил с аппетитом кусок хлеба, не забыв его понюхать.

– За русского солдата, за русский народ! – сказал с опозданием.

Импровизированный стол занесли в башню, Генералис