Кровавая шутка

Шолом-Алейхем

«Кровавая шутка» – произведение писателя, классика еврейской и мировой литературы Шолом-Алейхема (1859 – 1916).*** Это самый неизвестный роман автора. Он начал писать его в 1911 году, когда узнал о пресловутом «деле Бейлиса», а закончил в январе 1913-го, до того, как Бейлис, ложно обвиненный в «ритуальном убийстве» христианского мальчика, был оправдан судом присяжных. Сюжет таков. Два приятеля, закончивших гимназию, – еврей из местечка и русский дворянин из знатной семьи – решились на рискованную шутку. Затеяв извечный спор о том, есть ли антисемитизм в России, они обменялись документами, чтобы пожить некоторое время под чужим именем в незнакомой обстановке. Для русского Попова, ставшего на год Рабиновичем, шутка оборачивается большими неприятностями. Во избежание навязчивых ассоциаций все собрания сочинений Шолом-Алейхема выходили в России без «Кровавой шутки». Отдельным изданием в переводе на русский язык роман впервые вышел после 1928 года.

Шолом-Алейхем

Кровавая шутка

Перевод Д. Гликман

Часть первая

Глава 1

ОБМЕН

Далеко за полночь в отдельном кабинете модного ресторана «Слон» кутила компания молодёжи. Ещё очень юные, едва вышедшие из отрочества, они всей душой наслаждались и обстановкой ресторанного ужина, и ярким светом электрических ламп, и звуками оркестра, доносившимися из общего зала. Чокаясь, смеясь, болтая без умолку, они веселились, жадно впитывая атмосферу свободы, только открывшейся перед ними.

То была компания товарищей, только что выпущенных из гимназии. Они праздновали окончание томительного гимназического курса и последнюю встречу перед тем, как разбрестись по университетам. Кто знает, придётся ли ещё встретиться когда-либо?

Прощальные тосты были часты и обильны. Юные лица раскраснелись, глаза потускнели, лбы покрылись потом.

– Ещё вина!

– Шампанского!

«Uuvenes dum summus» – в десятый раз затянул весёлый брюнет с розовыми щеками и живым взглядом…

И хор молодых голосов, нестройный, но звонкий, но звонкий подхватил:

Post jucundam juventutem,

Post molestan senectutem

Nos habebit humus[1 - Слова из старинной и традиционной студенческой песни «Будем веселиться»: «Будем веселиться, пока мы молоды! После приятной юности, после тягостной старости примет нас земля».].

– Эй, Гершка, чего нос на квинту повесил? – обратился запевала к юноше, сидевшему одиноко в стороне, с опущенной головой.

– Оставь его, Гриша, – отозвался один из товарищей, – он уже готов! Лизнул здорово!

– Ты глуп! – отвечал Гриша. – Гершка не может быть пьян. Он принадлежит к нации трезвенников.

Гриша подошёл к Гершке и щёлкнул его по лбу. Тот поднял голову. В лице его не было ничего типичного для семита. Гриша гораздо более походил на еврея. Даже носом с горбинкой, этим наиболее ярким признаком семита, природа наделила русского Гришу, оставив еврею Гершке только глубокий, полный затаённой «еврейской скорби» взгляд…

– Что с тобой, Гершка?

Гриша подсел к товарищу и, наклонившись, участливо заглянул в его глаза.

Гершка пытался улыбнуться:

– Ничего особенного. Голова разболелась.

– Неправда. Ты чем-то озабочен. Я весь вечер слежу за тобой. Не пытайся меня обмануть: ведь я тебя, брат, хорошо знаю.

– Но если бы ты меня знал ещё лучше, то…

– Что тогда?

– Ты не задал бы мне этого вопроса. Знал бы и без того, что я не ровня вам и не могу веселиться наравне с вами.

– Почему?

Гершка усмехнулся и, ожесточённо жестикулируя, заговорил:

– Потому что вы веселитесь от души, всеми фибрами впитывая радость…

– А ты?

– А я… не могу… Не имею права. Между мной и радостью – стена. У меня свое memento mori[2 - Помни о смерти (лат.) – напоминание не только о смерти, но и об угрожающей опасности.], я еврей.

– Какой вздор!

Гриша резко отодвинул стул.

– Я пытаюсь забыть, но не могу. А если и удастся забыть, кто-нибудь тотчас напомнит мне об этом.

Гриша снова подвинулся к товарищу:

– Гершка, ты жаловаться не можешь. Мы все твои товарищи…

– Кто говорит о тебе и товарищах? Но мир существует и з