В тюремной камере-одиночке методично отжимался обнажённый до пояса человек. В полной тишине было хорошо слышно его размеренное, напряжённое дыхание. Вдох – и широченная спина поднималась вверх, выдох – и она опускалась вниз. Под лоснящейся белой кожей, мокрой от выступившего пота, перекатывались валики мышц. Проделав никак не менее ста повторений, он перевернулся, открыв висящей в углу под потолком камере своё лицо с рублеными чертами и квадратным подбородком. Мелкие морщины испещрили кожу вокруг его голубых глаз, три длинные складки пролегли по лбу, одна, вертикальная, – между бровей. В коротких волосах цвета соломы, расчёсанных на прямой пробор, виднелись белые нити. Сколько ему было? Да лет сорок, не меньше. Но его могучее телосложение потрясало.

Заключённый заложил способные сломать шею быку руки за голову и принялся качать брюшной пресс, всё так же равномерно дыша, поднимая и опуская корпус с огромными грудными мышцами. Взгляд отсутствующий, направленный на интересную трещину в стене.

В ярко освещённом коридоре послышались шаги. Заключённый не обратил на них никакого внимания. Не прекратил он своё занятие и тогда, когда электромагнитный замок с неприятным писком отключился, в замочной скважине трижды провернулся ключ, дверь распахнулась, и в камеру вошли два тюремщика.

– Вставай, русский! Фу, ну и вонь от тебя! Не мешало бы помыться.

Заключённый не отреагировал, продолжая качать пресс и глядя в одну точку. Чужой язык он знал, но говорил на нём без особого энтузиазма.

– Ты что, оглох? Встать, я сказал! – и надзиратели вытянули дубинки со встроенными электрошокерами.

Ноль реакции, размеренное дыхание, движущееся подобно маятнику тело, взгляд как будто сквозь стену.

– Последнее предупреждение. Не зли нас!

Раздался короткий треск, камера наполнилась запахом озона. Заключённый на секунду прекратил упражнение, презрительно хмыкнул и продолжил как ни в чём не бывало. С коротким матюком его попытались пнуть в бок. Человек быстро выставил руки, поймал ногу в захват и резко вывернул. В тишине отчётливо послышался хруст сустава, а за ним – дикий крик, сменившийся потоками грязных ругательств. Второй тюремщик нажал тревожную кнопку, и в коридоре взвыла сирена. Но это последнее, что он успел сделать. Заключённый быстро подцепил его носком ботинка за ногу, после чего надзиратель тяжело грохнулся спиной о каменный пол. Зек отобрал у него дубинку-шокер, выпустил длинный разряд, от которого тело выгнулось дугой, а потом обмякло.

Выйти из камеры он не успел. Набежала толпа охраны, его повалили, хорошенько отлупили, надели кандалы на руки и ноги и поволокли по коридору. Заключённый напряжённо считал, запоминал повороты, надписи на стенах, лестницы и так далее.

Его бросили на пол, сорвали одежду, окатили ледяной водой из пожарного шланга. Зек выставил согнутые в локтях руки, защищаясь от упругой струи, которая прижала его к стенке, пытаясь вдохнуть и не захлебнуться при этом. Наконец, он решил, что на сегодня достаточно выпендрёжа.

– Всё, хватит! Я понял, прекратите! – выкрикнул он, дрожа от холода, отвернув лицо в сторону от струи.

Экзекуция тут же остановилась. С его запястий сняли наручники, бросили мочалку, мыло, помогли включить горячую воду. Ещё дрожа он намылился, осторожно потрогал языком зуб – не качается ли, сплюнул кровь, сочащуюся из разбитой губы. После процедуры насухо вытерся, позволил защёлкнуть на себе «браслеты».

– С тобой хочет поговорить Светлейший. Будь с ним вежлив, – кинули ему одежду.

«Клоун он, а не светлейший», – хотел было брякнуть заключённый, но сдержался.

***

Его ввели в комнатку, усадили на стул. Заключённый поднял глаза на человека, сидевшего напротив, одетого в богато украшенную пурпурную мантию, поверх которой болталось два амулета – шестиконечная звезда и сочетание циркуля с угольником.

Возраст человека в мантии заключённый давно пытался угадать. По кистям рук, выглядывающих из широких рукавов можно было сделать вывод, что их обладатель молод – не старше тридцати лет. Но его лысая голова с характерным греческим профилем и, в особенности, глубокие, умные глаза говорили, что перед ним д