К читателю

Поэртизаны, ушедшие в дремучие райские кущи, выходят по ночам и бьют ангельские рати Изящного Воинства своими корявыми стишатами, и, казалось бы, что Ангелам до этих слабых, доморощенных рифм?

Но ведь важен не эффект, не горы трупов, покрытых обугленными перьями, а сам факт существования сопротивления.

Поэртизаны в старых черных бушлатах и свитерах-водолазках, с папиросами в зубах и спичечными коробками в карманах – мы бессмысленны. Мы не нужны карликовому миру современной русской поэзии.

Но мы есть, и что теперь с этим поделать?

В поход

Вороны реяли над темными крестами.

Ты лоб перекрестя двумя перстами,

Толкнул коня в бока. Он дернул гривой

И пошагал вперед неторопливо.

Смотрели бабы, молча, опустело.

Проплыл собор стеною ярко-белой.

Там на крыльце стояли неживые

Властители распавшейся России.

И все, что с ней теперь должно случиться —

На острие копья в твоей деснице.

Двумерный сонет

Что удивительного в том,

Как наши жизни не совпали?

Ведь Богу не важны детали,

Он их оставил на потом.

И в темной студии небес

Затерян слабый наш набросок

Среди холстов, листов и досок

И недоделанных чудес.

Но удивительное в том,

Что мы дышали полным ртом,

Хоть воздуха нам было мало.

Двумерность нам не помешала,

Когда двумерны мы вдвоем.

Что ж удивительного в том?

Офицеры и поэты

Офицеры и поэты —

Окровавлены манжеты,

Рифмы, острые как шпаги,

Кони – резвы, девы – наги.

В восемнадцатом столетьи,

Злы, чисты, пьяны как дети.

В продырявленном камзоле

Сердце просится на волю.

Ничего, что ваши букли

Кровью алою набухли,

Если в кружеве сраженья

Слышишь сталь стихосложенья.

Коридоры

Мы живем в коридорах

Здесь десятки дверей

И за каждой молчат

Стаи жадных зверей.

И войти мы боимся

И боимся уснуть.

Утешаясь одним —

Как прям этот путь.

Не шагнуть вправо-влево,

Никуда не свернуть.

Нам не надо любви —

Только хлеба чуть-чуть.

И на каждую дверь

Покрепче запор.

И тогда мы полюбим

Наш коридор.

Пехотный батальон

Приник к земле пехотный батальон.

Он завтра станет кормом для ворон.

Он ждет сигнала гибельной атаки

В предутреннем холодном полумраке.

Земля передовой уже мертва.

И серая мертва на ней трава.

И небо серое провисло над окопом,

Чтоб легче нам попасть на небо скопом.

Два голых человека

Лежат два голых человека.

Под ними – смятая постель.

Мужчина курит сигарету.

На улице метет метель.

А женщина лежит спокойно,

Лежит и терпеливо ждет,

Когда печаль его растает

И снова он в нее войдет.

Лежат два голых человека

Лет сорока. И не спешат.

Вопрос моральности поступков

Они, конечно же, решат.

Решат они легко и просто —

Поскольку за окном метель

Поскольку дом их – это остров,

То выход – все-таки – постель.

Не спи

Не спи. Не спи. Сегодня ночью

Во тьме рождаются стихи.

И с неба падают как клочья

Холодной белой чепухи.

И покрывают землю, крыши,

Бульвары, парки и мосты.

Их шороха никто не слышит.

Одна лишь ты.

Сонет о луне

Читай меня. А что нам остается?

Меж нами километры пустоты,

И робкие воздушные мечты.

В ней воплотить никак не удается.

Читай меня как книгу в темноте,

Не видя букв, но смысл понимая.

И душу из страницы вынимая,

Не уступай пространство пустоте.

Луна над нами все-таки одна,

Пускай за облаками не видна —

Она там есть. Она, конечно, светит.

И если крикнешь ей – она ответит.

И эхо, отразившись от луны,

Вернется к нам предчувствием весны

Зимние отцы

Снег беспрерывно шел два дня.

И укрывал Москву как будто

Отец безумный укрывает дочь,

Хотя в квартире все разбиты окна

И дочь ушла с каким-нибудь ублюдком.

Но снег валил-валил-валил-валил…

И все, что было плохо – исправлял.

Наутро плавных линий было столько,

Что мне казалось – я качусь на санках,

Но – медленно. Белела тишина

На городе, в котором не бывает

Ни тишины, ни белизны обычно.

Мы словно дети из японской сказки,

Бродили среди снежного барокко,

Свисающего с веток. Даже птицы