Струна

Надрывно плакала струна,

Но мне не жаль её надрыва.

Когда бывает молчалива,

Безмерно значимей она.

Предвижу в ней я дальний зов,

Гармоний зреющих истоки,

В её потенции глубокой,

Я слышу тысячи миров.

И открываются звеня,

Вселенские метаморфозы,

Я слышу смех, и слышу слёзы,

И грОмы жизни бьют меня.

И что земные чудеса? —

Душа уже другое знает,

Она безгрешно улетает

В разверзнутые небеса.

Смирился я

(По мотивам притчи)

Я жил монахом неустанным,

За годом год,

И ждал: в молитве непрестанной,

Вся жизнь пройдёт.

И верил твёрдо: искушений

Избегну я,

Но впала в странное затменье

Душа моя.

Не шёл бы я, когда б предвидел,

В мирской базар.

Ведь там я женщину увидел,

Глаза в глаза.

И умер я в глазах бездонных.

О, боль и страх!

Забыл в объятиях и стонах,

Что я монах…

Печальным было пробужденье

Души моей,

Бродил, как зверь, без утешенья,

Я много дней.

Едва мой ум не помутился —

Печали раб…

И всё ж я в келью возвратился,

И тих, и слаб.

Один монах явился тенью,

На мой порог,

И принял я без возмущенья,

Его плевок.

Другой монах, темно уж было /,

Пришёл спросить,

Откуда черпаю я силы,

Чтоб дальше жить.

Ему ответил, как умею,

И не тая:

Один секрет в душе имею —

Смирился я.

Вот и снова осень у порога

Вот и снова осень у порога,

Для того ли, чтоб напомнить мне,

Коротка, увы, моя дорога,

Угасает свет в моём окне.

Не гляжу, как листья опадают,

От красот осенних мне темно,

Все печали наизусть я знаю,

Все тревоги выучил давно.

Что мне осень новое откроет?!

Увяданья выучена роль.

Дождь идёт, но он, увы, не смоет,

Жизнью всей накопленную боль.

Так много проповедников…

Так много проповедников,

Желающих учить,

Но с Богом без посредников

Хочу я говорить.

Но давнее открытие

Преследует меня,

Что Бог всегда в развитии,

Безудержней, чем я.

Чем выше поднимается

Душа день ото дня,

Тем Бог все отдаляется

Быстрее от меня.

Он верил в Бога

Он верил в Бога. Чист и прост,

Он говорил о нем понятно,

Как будто это ягод горсть

Или рассвета говор внятный.

Он говорил и убеждал,

И весь пылал в благоговении.

И Бог его к себе прибрал

В одно из летних воскресений.

Над гробом голосила мать,

Хрипя от боли безысходной.

Сшептались бабки, чтоб сказать:

«Не плачь. Так Господу угодно».

Она взметнулась и в тоске

И в плаче что-то проронила.

Гремел состав невдалеке,

И жизнь по-прежнему бурлила.

И подошли его поднять

Немногословные мужчины.

Тянулись к церкви отпевать

Его процессиею длиной.

Отец-священник сам отпел,

И вкруг все в лоб поцеловали.

И на кладбищенский предел

Его с иконой провожали.

И летний день во всю звенел,

Не восприимчивый к печали,

И мир бестрепетно смотрел,

Как гроб землею засыпали.

Мы вдвоём

Сулил мне множество чудес,

Мой путь земной,

И всё манил, и обманул,

Но ты со мной.

От жизни я искал дары,

Обрёл лишь зной,

В полдневном солнечном краю,

Но ты со мной.

Молитву в слово я облёк,

Тревожным днём,

Мне хорошо, что мы в пути

Всегда вдвоём.

И вечер не заставил ждать,

В движении том,

Ни бриллиантов, ни дворца,

Но мы вдвоём.

К закату клонится Судьба,

Но мы идём,

И неизвестность впереди,

Но мы вдвоём.

Любовь имела продолженье…

Любовь имела продолженье,

И потрясенный видел я:

Из прежних светлых проявлений

Рождалась склока бытия.

Но, уходя от потрясений,

Душа, воспрянувшая вновь,

Искала новых поклонений,

Искала новую любовь.

И на границе перехода

Себя не в силах обмануть.

Она, в предчувствии исхода,

Уже испытывала грусть.

И в этом мире преходящем

Всегда улавливала весть

О том, что в жизни настоящей

Сокрыта завтрашняя смерть.

И все же в пламенном стремленье

Всегда идти куда-то вновь

Она искала поклонений,

Искала новую любовь.

Душа хотела прозревать…

Душа хотела прозревать,

Но не умела.

И приходили объяснять

Так неумело.

И был неловок жизни ход,

И речи бледны,

Усугубляя дней полет,

Уже над