Невидимая грань пирамид

Александр Павлюков

Записки о поколении семидесятых, незаслуженно оказавшемся в тени знаменитых «шестидесятников». Они пошли в школу при Сталине, поступали в вузы при Хрущеве и начинали трудиться при Брежневе. На их долю выпали Куба, Алжир, Ирак, Вьетнам, Сирия, Афганистан. И Египет. Впервые после мая 1945 года столько молодых людей увидели мир за пределами советских границ. Еще несколько лет, и некому будет рассказать, какими они были. Ведь до последнего времени действовала подписка «о неразглашении».

Невидимая грань пирамид

Александр Павлюков

«Учиться, учиться, и еще раз учиться!» – В. И. Ленин, цитируется по памяти

«Военный переводчик должен быть чисто выбрит, в меру нахален и слегка пьян» —

    профессиональный фольклор

© Александр Павлюков, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Каирские университеты

– Хавага! – показывая на меня грязным пальцем, во всю глотку вопил семи-восьмилетний мальчишка, сидевший на самом верху груженой сахарным тростником повозки. Он вскочил на ноги, держа в другой руке поводья ушастого ослика и снова с восторгом и удивлением прокричал, словно боевой клич: «Хавага!». Окружающая толпа египтян – крестьян, ремесленников, хозяек с корзинками, мужчины в белых и синих длинных рубахах-галабиях, женщины преимущественно в черном уставились на меня, не понимая в чем дело. Иностранец для них здесь, в Старом городе, среди ювелирных и антикварных лавок вовсе не был в диковинку.

– Сам ты «хавага», – на незатейливом «каляме», далеком от литературного арабского, зато громко и отчетливо произнес я. Мальчишка словно взялся здесь из далекой Московии семнадцатого века, и реагировал навроде сопливого Алексашки Меншикова, дивящегося на чудеса Немецкой слободы. Тот, наверное, точно также не смог бы удержаться, увидев вблизи какого-нибудь Лефорта – «Гляди, немец!».

Толпа, высоко оценив чувство юмора находчивого хаваги-чужеземца, дружно загоготала.

Сценка эта из далекого (полвека без малого минуло, шутка ли!) прошлого всплыла в памяти в осеннем вагоне подмосковной электрички, везущей в столицу утомленых после двухдневной фазендной страды горожан с разноцветными охапками астр и пахучими неподъемными рюкзаками и корзинками антоновских яблок. Может быть, виной всему был вагонный бард, исполнивший под электрогитару трогательную песню о том, что напрасно кавалер ждет любимую, а теперь по особому заказу поющий нехитрую балладу о спасшем молодого солдатика отце-командире. Вот и возник под стук колес перед глазами Египет, Каир, Старый город с его кривыми, терпко пахущими узкими улочками, деревенский мальчишка. В каком же году это было? Наверное, году в шестьдесят девятом. Может быть и так, к этому времени я уж точно не первый месяц чувствовал себя в каирской толпе как рыба в воде.

Москва с ее суровыми идеологически выдержанными седыми и без кровинки, словно стертыми временем, лицами дядями в отделе ЦК КПСС на Старой площади, ведавшими выездами и сурово предупреждавшими (под собственноручную расписку!) о том, чего категорически нельзя позволять себе за границей, например, ходить по-одному или угощаться у иностранцев папиросой (будто кто-то за бугром курит папиросы!), была далеко. И все ее замшелые самостраховочные (в случае чего, ведь предупреждали!?) премудрости годились разве что на растопку, во всяком случае подписывался я под бумажкой в мирное время, а здесь, в эту самую минуту в восьмидесяти километрах от шумной улицы Старого города, вполне воможно, кто-то из моих друзей в зоне Суэцкого канала вел артиллерийскую дуэль или ждал появления над головой самолета со звездой Давида на хвосте и полной боевой нагрузкой.

Ну да ладно, взялся писать о молодости, – ужасно не хочется употреблять слово «мемуары», – следует, по крайней мере, как-то определиться с целью этого занятия. К тому же, если кто-то моложе, скажем, тридцати найдет время вчитаться в нижеследущее, автору нужно помнить, что в отличие от пишущего его читатель вырос в совсем другой стране и ничего не знает о том, что эти мамонты-дедушки в его годы делал